Как бы там ни было, убийство этого тибетского Юлиана Отступника даже в наше время восхваляется, а лама, совершивший это убийство, своего рода религиозный террорист, является важным персонажем театрализованной мистерии, которая ежегодно исполняется в монастырях. Для этого убийства лама не прибегал к оккультным средствам, как это часто делают герои легенд. Он переоделся в танцующего шута и устроил представление вблизи царского дворца, чтобы выманить Ландарму на балкон. Как только тот появился, мнимый танцор выстрелил в него из лука, который он прятал в широком рукаве, и ускакал верхом на лошади, которую держал для него наготове его сообщник.

В таких обстоятельствах, как и в любых других, когда убийство может принести облегчение или избавление угнетенным людям, истинно сострадательный человек должен стать убийцей, даже если этот поступок обречет его на худшие муки в одном из чистилищ на миллионы лет. «Сострадание и служение – в первую очередь» – гласит девиз посвященного на этом этапе его духовного пути.

С другой стороны, как поступок, который расценивается как благой, может определить несчастливое перерождение? Это кажется странным и нелогичным. Ламаисты могут привести по этому поводу множество объяснений. Карающее правосудие, известное в наших странах, здесь неприменимо. Скорее «убийцу из сострадания» можно сравнить с врачом, который заражается инфекционной болезнью из-за своей жертвенности ради пациента. Человеку, совершившему самое страшное деяние – отнятие жизни, – угрожает, так сказать, инфекция более тонкой природы. Совершая этот поступок, он порождает в себе определенные оккультные свойства, способные обусловить его новое, несчастливое перерождение. Однако в отличие от обычных преступников, среди которых ему, возможно, придется жить в новой жизни, «убийца из сострадания» все так же будет вдохновляться благородными мотивами и всегда, даже в чистилище, будет способен к преданности и альтруизму, подобно тому, как врач, прививший себе проказу или рак, будет оставаться интеллигентным человеком, часто способным продолжать свои научные изыскания. В конце концов, это сравнение с врачом приблизительно и натянуто, впрочем, как и любые другие сравнения. Мы должны помнить, что с точки зрения посвященных незаконные действия, подобно заразной болезни, источают яд. Однако мистики также утверждают, что существуют психические и другие «антисептики», которые позволяют защититься от заражения.

Подобную мысль я нашла у адептов японской буддийской школы ничирен. Один из них, принадлежащий к религиозному ордену, сказал мне: «Недостаточно только воздерживаться от совершения зла; зло должно быть побеждено, а зловредные существа – уничтожены». Уместно отметить, что с буддийской точки зрения убитое зловредное существо не осуждается на вечный ад. Возможно, ему выпадет «случай», благотворный стимул, который и подтолкнет его на лучший путь. Во всяком случае, ламаисты питают такую надежду и охотно рассуждают о множестве удивительных следствий этого особого рода милосердия. Оно не только спасает невинные жертвы, говорят они, но и, останавливая преступника, не позволяет ему еще глубже увязнуть в трясине преступлений. Возможно, в его сознании в момент смерти возникнет спасительное раскаяние, желание искупить вину, что приведет его к перерождению с более благородными склонностями. Даже если его порочный разум и не способен на такое усилие, он может возродиться в обличье всесострадательного убийцы для дальнейшего духовного развития.

Как здорово!.. Пожалуй, даже чересчур. Такой уклон опасен. Я представляю, как какие-нибудь жестокие инквизиторы, должно быть, на подобных суждениях обосновывали свое милосердное рвение в отношении тех еретиков, которых сжигали заживо. Такие суждения не признавались в первоначальном буддизме.

Как уже было сказано, человек, нарушающий общепринятый моральный закон, должен быть совершенно незаинтересованным в этом лично и не должен пытаться извлечь личную выгоду из такого нарушения.

И тем не менее, теоретически считается, что вступившие на «Мистический Путь», достигнув духовных высот, освобождаются и от этого последнего ограничения. Линия их поведения предоставляется исключительно на усмотрение их мудрости. От них ожидается только абсолютная беспристрастность, которая заставляет их смотреть на свои потребности столь же отстраненно, как и на потребности других людей.

Им вовсе не запрещено наслаждаться личными благами, ибо в случае некоторых высоких личностей их благо может служить и общим интересам.

Для западных читателей можно привести в качестве примера случай с каким-нибудь ученым, который, если ему создать благоприятные условия, может принести всему миру благо своими открытиями и изобретениями, чего, вероятно, он не смог бы добиться, если бы жил в бедности.

Эта часть «Пути» становится все более скользкой, и учителя не забывают предостерегать своих учеников налджорпа об опасности, подстерегающей тех, кто еще не преодолел в себе желания, порождаемые привязанностью к «я». Обычно утверждается, что если ученик не преуспел в достижении просветления и бесстрастного состояния разума, то при вступлении на этот путь он становится демоном.

Подводя итоги, можно сказать следующее. Существует единый закон, доминирующий над многими, иногда парадоксальными, формами, которые, с точки зрения посвященного, может принимать Добро. Посвященный должен бороться со страданиями, никогда не быть их причиной; он должен сделать так, чтобы те, кому он причинил боль, получили пользу от этой самой боли, которую он вынужден был им причинить; чтобы в итоге в выигрыше оказались многие. Это трудная задача: обычная доброта или любовь к справедливости, основанные на неверных представлениях, не способны решить ее. Тибетские посвященные убеждены в этом и утверждают, что проницательность, развиваемая благодаря длительной духовной тренировке, необходима человеку, который хотел бы достичь совершенства бодхисаттвы, любая мысль или действие которого не содержат ничего вредного для других существ.

И тем не менее, мораль в каком бы то ни было аспекте, даже когда она понимается как мудрость, принадлежит к тому низшему уровню «Мистического Пути», на котором деятельность по-прежнему рассматривается как выполнение определенных физических или ментальных действий.

Формально этот этап называется «чой-кьи той– па» [123] , то есть «религиозная или благая деятельность».

В соответствии с тем, насколько ученик преуспевает в интроспекции, он все более ясно понимает, насколько тщетны усилия уклониться от естественного сцепления причин и следствий, основываясь на близоруком восприятии и столь же близоруких чувствах.

Следующий этап называется «той-тал» [124] , то есть «отказ от деятельности». Мистик понимает, что в действительности важно не действовать, а быть.

Следующее сравнение позволит лучше, чем любого рода объяснение, понять то, что имеют в виду учителя мистицизма.

«Солнце, – сказал мне один из них, – не работает. Оно не думает: «Озарю-ка я своими лучами вон того человека, чтобы согреть его; пошлю-ка их вон на то поле, чтобы вырос ячмень; и вон на ту страну, чтобы ее жители могли насладиться светом». Но поскольку оно – солнце, по природе своей дающее тепло и свет, оно освещает, согревает и дарует жизнь всему сущему».