– Да, Тэнри, да, она не предает своих друзей, но вот друзья предают ее! Хотя...
– ангел задумался, семь глаз его скосились, словно пытались заглянуть куда-то внутрь гигантского черного тела.
– Хотя, у меня назначено свидание и с ней, моей милой Сэцуке. Наша прелестная Никки-химэ уже возвращало несчастное дитя из лимба, исправляя твою ошибку, но ведь и боги не всемогущи!

Острый ноготь-бритва проехался по щеке Тэнри, оставляя за собой глубокий разрез, который немедленно набух кровью, вывернулся, разошелся, обнажая красную мякоть. Тэнри взвизгнул, дернулся назад, и море исчезло.

Он лежал внутри спасительной трубы-пиявки. Щека болела. Тэнри завозился и неловко перевернулся на спину. Каждое движение причиняло муку, хотелось замереть и вообще не шевелиться. Вот что такое счастье! Счастье - это отсутствие боли.

Фонарик продолжал гореть и освещать блестящие гофрированные внутренности. Откуда-то снизу дул ветерок и вносил внутрь облачка пыли.

Тэнри согнул одну ногу. Терпимо. Подтянул вторую. Очень больно, но терпимо. Уперся ладонями в холодный металл и оттолкнулся. Где-то внутри тела натянулись болевые нити и с хрустом порвались. Тэнри подумал, что сейчас он снова вернется в черный океан, но лишь скользнул над ним скорбным альбатросом, чиркнул краешком крыла по стылой воде.

Бесполезно.

Безнадежно.

С каждым движением он будет все ближе и ближе к последней встрече с Агатами... Агатами... Сэцуке! Она сказала, что у нее встреча с Сэцуке!

– Рюсин!
– крикнул Тэнри. Точнее, ему показалось, что он крикнул. Но это нельзя было назвать даже шепотом. Так, легкое движение губ.

Еще одна попытка.

– Рюсин!

Нить боли угрожающе натянулась. Последняя нить. Ее надо поберечь. Думать она не мешает. Думай, Тэнри, думай!

7

– Удостоверение!
– бронированная ладонь уперлась в грудь.

Сзади напирали, выталкивая Акуми все дальше вперед, но рука волка продолжала с легкостью удерживать девушку. Она словно оказалась между молотом и наковальней, которые неумолимо сходились.

Акуми ухитрилась выдернуть зажатую толпой руку и поднести ее к пылающим красным глазам. О чудо! Толстенькая пластинка, которую она сжимала, была действительно ее удостоверением! Лазерные лучи скользнули по штрих-коду. Бронированная ладонь подалась назад, ослабляя свое оскорбительное давление. Девушку толкнули в спину и, чтобы не упасть, она шагнула вперед, через контрольную линию.

Тяжелый "мех", в два раза превышающий самого крупного волка, неимоверно быстро повернул лобастую башку, от машины пахнуло горячей смазкой и порохом, и Акуми вновь замерла. Все. Конец. Крошечный сигнал, электрическая единица, и тяжелые пулеметы отплюнут короткую очередь разрывных пуль, вполне достаточную, чтобы разметать в клочки и саму девушку, и тех, кто стоял за ней.

Акуми зажмурилась, еще не понимая, что это ее движение лишь подтверждает право на жизнь. Смерть приходит быстрее, чем глаза взмахивают ресницами.

– Проходите!
– проурчал волк.

Прижимая карточку к груди, Акуми пошла, спотыкаясь, по коридору к следующему фильтрационному пункту. Там никакой очереди не было. Она отдала удостоверение человеку в штатском и прошла через анима-резонатор. Зеленые лампочки даже не мигнули.

– Чисто, - сказал штатский.
– Поздравляю.

– С чем?
– спросила Акуми, еще слабо соображая, что же вообще происходило вокруг.

Штатский внимательно посмотрел на нее. И тут девушка поняла, что у него не было лица. Совсем. Нечто стертое, туманное, абсолютно ускользающее от попытки сосредоточиться на какой-нибудь характерной черте. Акуми чуть не завопила от ужаса.

Она взяла оцепенелыми пальцами карточку, уронила ее, наклонилась, чтобы поднять, и упала на колени. Сильнейшая рвота сотрясла тело. Ее выворачивало какой-то ярко-желтой гадостью, она извергала ее, как змея, у которой насильно отбирали яд. Безобразные пятна усеивали пол.

Никто не пришел на помощь. Штатский безразлично наблюдал, как она сидит на коленях и вытирает распущенный рот. Юбка задралась, кофточка была мокрой, но Акуми не чувствовала стыда. Она вообще ничего не чувствовала.

– Извините, - пробормотала девушка.

На улице немного полегчало. Ледяной ветер хватал за голые руки и колени. Акуми брела между натянутых веревок с вывешенными красными флажками, как раненый, издыхающий зверь, решивший, что умирать на воле все же лучше, чем в узкой стальной норе.

Потом ее подхватили под руки, стало теплее, в нос ударил едкий запах, от которого туман в голове слегка рассеялся, и Акуми обнаружила себя сидящей в громадном помещении, которое когда-то использовали для хранения уже смонтированных "мехов". Теперь вокруг разложены низкие кровати, разбросаны матрасы и одеяла, кое-где виднелись разлапистые стойки капельниц и неряшливо собранная реанимационная аппаратура.