Фужерез поминутно менялся в лице, не сводя глаз с Пьера, который продолжал:

— Достигнув цели, вы, маркиз, как жалкий трус, убежали, покинув опозоренную вами девушку… она родила сына, и этого ребенка усыновил Жюль Фужерез, женившийся на сестре его бедной матери…

— К чему вы мне все это рассказываете? — притворно равнодушным тоном спросил маркиз.

— Этот ребенок, усыновленный вашим братом, оставшись сиротой, был найден на большой дороге проезжавшими акробатами. И они приняли его в свою труппу, но юноша скоро увлекся идеями свободы, и за участие в заговоре против правительства был приговорен к пожизненной каторге. Хотите ли вы знать его имя, маркиз? Его звали Фанфаро, или, вернее, Жак Фужерез, которого вы приказали отравить.

Холодный пот выступил на лбу маркиза.

— Не может быть,— вскричал он.— Фанфаро — сын Жюля Фужерез!

— Прочтите этот документ, составленный вашим покойным братом и снабженный его подписью,— ответил Лабарр, подавая маркизу сложенный вчетверо, пожелтевший от времени листок бумаги.

Фужерез развернул его и прочел:

«Я, маркиз Жюль де Фужерез, старший сын маркиза де Фужереза, сим свидетельствую, что ребенок Жак, усыновленный мною, родился от Жанны Леклер и моего брата, виконта де Тализака.

Жюль де Фужерез, прозванный также Жюлем Фужером».

Бумага выпала из рук маркиза, и он, как пораженный громом, опустился на ковер.

— И я… убил его,— прошептал Фужерез.

Лабарр вскрикнул и бросился на детоубийцу, но остановился и сказал:

— Так вы действительно виновник его смерти?

— Да,— хриплым голосом сказал маркиз,— чтобы получить наследство, я приказал Симону, моему управляющему, отравить его… О, проклятье!

С презрением взглянул Лабарр на вельможного негодяя и, не сказав больше ни слова, направился к выходу.

— Погодите,— в отчаянии вскричал Фужерез,— возьмите меня с собой: я хочу видеть его… и попросить у него прощения.

— Идемте! — сказал Пьер.

В дверях маркиз остановился.

— Ввиду того, что вы теперь не можете более оспаривать моих прав на наследство покойного отца,— обратился он к Лабарру,— то, конечно, выдадите мне в счет будущего миллион франков? В этой сумме я крайне нуждаюсь…

Лабарр содрогнулся.

— На что вам теперь деньги? — спросил он.

— Это вас не касается. Отвечайте на мой вопрос.

— Хорошо, завтра вы получите их.

Фужерез взял листок бумаги, написал коротенькую записку и позвонил. Вошел слуга.

— Отнесите это письмо г-ну де Веллегри, графу,— сказал он,— ответ доставьте мне в здание суда.

Затем он обратился к Лабарру и решительно произнес:

— Идемте!

Тело осужденного для определения причины его скоропостижной смерти было перенесено в городскую больницу, где подлежало вскрытию.

Но Фанфаро не был мертв…

Вечером того дня, когда состоялся приговор, в одном из домиков, стоявших недалеко от здания суда, о чем-то уговаривались двое мужчин. Один из них был Жирдель.

— Не ошибаетесь ли вы, доктор? — спросил силач.

— Нисколько,— ответил врач,— я вполне уверен в успехе…

— В таком случае, да поможет нам Бог!

Врач простился с Жирделем и ушел.

Акробат опустился на стул и, склонив голову на руки, заплакал как ребенок.

В комнату вошел Бобишель.

— Где же она? — воскликнул Жирдель.

— Она пришла и ждет внизу.

Акробаты спустились в нижний этаж дома. Там, в одной из комнат, стояла Ирена де Сальв в глубоком трауре, бледная как смерть.

— Милый Жирдель,— прошептала она,— скажите, правда ли это? Фанфаро умер…

— Он жив, графиня,— спокойно ответил силач.

Ирена зашаталась и схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

— Где же он? — еле слышно спросила девушка.

— Все убеждены в том, что Фанфаро умер. Его унесли в мертвецкую, но он жив и завтра будет свободен.

— Как же все это объяснить?

— А вот мы сейчас с вами спустимся в подвальный этаж… там у меня гостит один негодяй, который расскажет вам все. А ты, Бобишель, ступай туда, и если что-нибудь там неладно, немедленно уведоми меня…

— Слушаю, хозяин,— скороговоркой произнес клоун и вышел.

Жирдель взял фонарь и обратился к Ирене:

— Пойдемте, графиня.

Сойдя в подвальный этаж, силач открыл тяжелую дверь. При слабом свете фонаря графиня увидела какого-то человека, прикованного к стене железной цепью.