А тот пожал плечами:

— Мнение Тиримо мне неведомо, да и уже неважно, ибо она выходит замуж. Недавно получил от неё длинное письмецо. Особо же понравилась строка: "Между нашими народами — бездна. Из этой бездны смотрят на нас те, кто никогда не смог бы понять и простить…" Сколь высокие слова, не правда ли? Хорошо, хоть подарки вернула…

— И… шедевр? — уточнил Асклинг. Он, кажется, уже понял, что не все следует спрашивать, что на уме. Но остановиться не мог.

— Его — первым. А наша артель распалась на две, — продолжал Тидрек. — Ныне это мастерские Улафа Сигурдарсона и Хальгерда сына Ингви. Что ещё ты желаешь узнать, мой дубовый друг?

— А Сульд? — встревожился Асклинг.

— Спился. Как и Фрор.

— Фрор из Эмблагарда? — тихо спросил Эльри, пролив пиво на бороду.

— Думаю, да. Сын Фаина, если это важно. Уж полгода как его схоронили.

— Боги… — Эльри обратился в изваяние. Мне показалось, что камень его лица пошёл трещинами морщин, а серебра в бороде стало больше. — Фрор сын Фаина, что один выходил против десятка грэтхенов… Куда же смотрели вы, боги и духи…

Затем повернулся ко мне и сказал тихо:

— Жаль, Снорри, ты его не знал. Я рассказывал о нём…

Я молча пожал плечами. Может, ты и рассказывал мне о своём друге. Только мне было плевать на Фрора, сына Фаина. Было плевать на всё. Вместо ответа я спросил Тидрека:

— Гельмир Гульденбард был твоим ингмастером?

— Был.

— Я видел его в Равендале. Сидел целыми днями в углу своей кельи, а по ночам выл, скулил и орал что-то вроде "Разбей Зеркало! Разбей! Рыжая идёт! Лось ты безрогий!" И слюнки пускал.

— Ты был в приюте умалишённых? — впервые заговорил Дарин. Ломким и хрупким голосом. Сквозящим презрением.

— Был, о благородный хёвдинг. И должен сказать, что те, кого держат там силой против воли, подчас куда более достоин свободы, чем многие из… из вас.

— О ком это ты говоришь!? — гневно воскликнул князь, но вмешался Корд.

И то было большой удачей для благородного хёвдинга.

— Поскольку ждать более некого, — произнес друид, и все устремили взоры на него, — то самое время сказать немного о нашем походе.

Я посмотрел на часы.

Начало восьмого.

Может, вечер испорчен не окончательно? Может, цверги всё же уйдут?

Скорее бы…

— Что мы знаем о нашем мире? Чему мы верим в нашем мире? И что мы можем сказать об исполнении желаний?

Мы молча внимали друиду. Я ничего не знал о мире, ничему не верил, а об исполнении желаний мог сказать, что толку с этого немного. Но то же мог сказать и Эльри, и, верно, каждый из моих гостей-цвергов. И мы хранили молчание. Корд'аэн говорил.

— Каковы пределы мира? Нетрудно сказать.

Пределы мира кончаются там, где стоит последняя хижина, в которой живут люди твоего народа. Далее — туман и смерть. Неведомое. Так мир очерчен не только в просторе, но и в веках. У народа, чей язык — Скельде, есть предания о страшном часе Рагнарёк, когда наступит последняя битва, и рухнет Мировое Древо, и всё погрузится во мрак. Похожие легенды есть у многих, если не у всех народов. Когда же народ не помнит таких легенд — это значит только одно. Это значит, что его час пробил, и конец времен этого народа уже настал. Конец Света — это когда рушится Мировая Гора, Мировое Древо, образ мира. Конечно, эти слова имеют смысл только для тех, у кого в спине древко копья, а не пресмыкающийся червь. Ибо для последних, для тех, кто говорит: "наша жизнь — всего лишь игра", для тех, кто превратится во что угодно, кто продаст и предаст, лишь бы выжить и урвать кусочек, — для тех у меня слова давно кончились. О них не скажут саги и песни. Они мне надоели. Потому что даже играть они не умеют.

— Как эти чудные словеса касаются нашего дела? — бесцеремонно встрял Тидрек.

— Скажи мне, мастер Тидрек, — вкрадчиво спросил Корд'аэн, — желаешь ли ты провести некоторое время в облике улитки? Ежели нет, то тебе лучше хранить молчание и не перебивать меня.

— Менрик Гаммаль говаривал, — проронил Дэор, — что штука не в том, чтобы выжить, а в том, чтобы остаться собой. Ты это хотел сказать?

— Твой друг Менрик был мудр, — кивнул Корд. — А как это касается нашего дела — о том чуть позже. Скажите, друзья мои, много ли вы знаете о Девяти Замках?

— Я слышал сказку о Девятом Замке, — произнес Борин, — но полагал, что это просто выдумка.

И я слышал ту сказку. О драконах-чародеях, что исполняют желания, и об их страшной обители. Но сообщать о том кучке цвергов желания не было.

— Что же, я вынужден тебя огорчить. Или обрадовать, не знаю. Это не просто выдумка. Это очень хитрая выдумка.

Так говорил Корд'аэн. Говорил о старых временах, о легендах и преданиях, и никто уж его не перебивал. Даже ночь за окном замерла, слушая чародея.

И только я хотел встать и стукнуть его по голове. Чтобы он заткнул свой рот, а лучше — упал и умер. То-то было бы смеху. Снорри убил колдуна…

…— Никто никогда не скажет вам, кем, когда и для чего были возведены Девять Замков. Ведомо, что каждый из них обладает своей удачей, каждый посвящен своей стихии. И не надо улыбаться, ибо я говорю не о Воде, Огне, Земле и Ветре. Это ведь, помните, хитрая выдумка. Замки — воплощение сил и начал нашего мира. Или, быть может, одного начала, столь великого, что мы не можем видеть его. В Девяти Замках ждут Хранители. Кто они таковы и почему обречены на вечную службу — мне не ведомо. Говорят, впрочем, будто это драконы. Я никогда не видел ни драконов, ни Хранителей, так что трудно сравнивать. Хранители испытывают паломников и исполняют их желания. Но — не все. И не всегда.