— Снорри, сын Турлога, пивовар, к услугам твоим и всего твоего рода, — представился я, и добавил шёпотом, — а за безумца можно и в глаз отведать. Я этого не люблю.

— Что так сразу — "и в глаз"? — обиделся "брат". — Моего рождения и смерти желали только от того, что я-де похож на одного господина, которого потом всё равно оставили в приюте для умалишённых. Думалось мне, вы, вирфы, порядочный народ…

— А сам-то ты кто таков?

— Асклинг, следопыт из Альвинмарка.

— Ну проходи, Асклинг…

Он не назвал ни рода своего, ни отчества, ни даже откуда сам. Альвинмарк — большой. И что-то я не слышал, будто двергов брали в следопыты. Его кожа как-то странно блестела в свете заходящего солнца, словно ошкуренная доска, да и глаза не вращались в глазницах. Слепой? И тут я заметил на его желтоватом лице трещину. Не морщину, не шрам — ТРЕЩИНУ! От уха до подбородка. Борода же его словно приросла к шее…

— Сдается мне, что ты — не из народа Двергар, — сообщил я ему, выуживая из-за спины топор-подарок Эльри. Я теперь не расставался с этим топором. Легче от этого не было, но я и не хотел, чтобы было легче. Наоборот. Я не имел права на облегчение. И дело не в совести.

— А я и не говорил, что я из народа Двергар, — отозвался меж тем гость. — Я — бочка!

— Хо-хо. Очень приятно, — пробормотал я. — Хм, вроде не пил сегодня…

— А есть желание? — участливо спросил Асклинг.

— Теперь — пожалуй, есть…

…Асклинг — вполне пристойный парень, коль не смотреть, что бочка, рассказывал свою историю, солнце почти скрылось за вершинами Хвитасфьёлля, я напился и разомлел, и тут снова постучали.

— Это, верно, вторая бочка! — предположил я и пошёл открывать.

Однако на пороге стоял не бочонок, а молодой сид в зелёном плаще и улыбчивой тайной в глубине больших глаз цвета неспелых яблок. В руках — красивый резной посох. Некогда я знал его. Некогда он был мне другом.

— Ну? Чего надобно, благодетель? — проворчал я.

"Благодетель" вздохнул.

Я зло бросил:

— Не вздыхай, Корд'аэн, сын Флиннаха, ибо мне нет дела до твоих скорбей!

— Асклинг уже пришёл?

— Бочка? Вон там сидит. Могли бы назначить друг другу любовную встречу в ином месте. Может, вам ещё ужин при свечах устроить, хэ?

— Снорри, нам надо поговорить. Нам всем.

Я ещё никогда не видел его таким печальным, встревоженным и уставшим. Раньше я проявил бы участие — ведь он был мне другом. Ранее. Смерть назад.

Дверь захрипела, впуская волшебника из сидов.

— Пива хочешь? — предложил я друиду.

— А чаю можно? — попросил тот, выискивая взглядом, куда бы примостить седалище.

— Можно. Но нету.

— Даже мятного? — сид нашёл колченогий стул, повесил плащ на спинку и осторожно присел.

— Погоди, я наполню большой чайник.

— Это верно, Снорри. Чем больше, тем лучше. Это будет самая долгая ночь в твоей жизни.

— Не самая. Самая долгая была тогда, когда ты предал меня.

Я взглянул ему в глаза, но он отвёл взгляд.

Лицемерный ублюдок! О, не чаем бы тебя потчевать, а чёрной, круто заваренной ненавистью!

Впрочем, нет. Меня не хватает на ненависть.

Равнодушие.

Спасибо тебе за это, мой безбородый женовидный дружок…

Наполнив громадный пузатый чайник, я повесил его над очагом и подбросил в огонь поленьев. После чего уселся в отцовское кресло-качалку и сказал:

— А теперь, господа мои, потрудитесь объяснить, что тут происходит? То есть, мне, конечно, всё равно, но потом могут возникнуть некоторые трудности…

И дверь содрогнулась от грохота.

— Или Эльри снова напился, или Маркенвальд-ётун к нам пожаловал. Право, не знаю, кто из них хуже…

Гора косматых шкур ростом в два меня. Оружие — на поясе, как положено. Голова — над дверью. Прекрасно. Дикарь из Верольд. Пришелец наклонился, и я рассмотрел его лицо. Белая кожа, обветренная, длинные светлые волосы, прямо-таки кабанья щетина, нос скошенный… Только почему он так странно наклонил голову? Правая половина лица скрылась в меховом воротнике, только глаз видно…

— Ты — Снорри, добрый хозяин? — спросил гость.

— Да, он же — безумец и пивовар.

— Не подскажешь, как найти Корд'аэна из сидов?

— А вон он, сидит. Проходи, странник, снимай одежду и вешай, где хочешь, — сказал я ему и крикнул Корду, — к тебе тут ещё пришли!

Очередной гость согнулся, переступая порог, едва не оступился, потом снял серый плащ, постелил на полу и там же уселся. Он был увешан оружием, словно Старый Балин на Йолль — дарами. На широком поясе — меч, кинжал и секира, за плечами — тул со стрелами, на бедре — лук. Без верхней одежды он словно уменьшился в размере, усох, как сельдь на солнце. Спутавшиеся светло-желтые пряди местами серебрились сединой, молодое лицо отмечено морщинами, и шрам, страшный, уродливый, поросший странными серыми волосками, вспахал правую щёку тремя бороздами.