Шрифт:
Терепаеву не понравился правовой нигилизм Ступина (правовым нигилизмом он считал неуважение к начальству и милиции).
– Ты чего тут выделываешься? Между прочим, имею право тебя арестовать по подозрению! В смысле – задержать!
– Неужели? Ну, попробуйте!
И сунув руки в карманы, Виталий пошел от мастерских.
Терепаев схватился за кобуру с пистолетом:
– А ну стой!
Виталий не остановился. Андрей Ильич спросил:
– А не рано мы выводы делаем?
Кравцов поддержал его:
– Вот именно. Как бы не ошибиться. Не сходится что-то. Он сказал, что около десяти ушел. А пожар начался гораздо позже. После двенадцати. Мог кто-то и другой здесь оказаться. Свидетелей надо бы опросить.
Терепаев был недоволен вмешательством Кравцова.
– Какие тебе свидетели ночью? Откуда?
Кравцов объяснил:
– Синицына допоздна не спит, у нее окна на мастерские выходят. Старик Хали-Гали по ночам вечно бродит. И, я слышал, Геша на мотоцикле где-то тут ездил.
Лев Ильич, заинтересованный во внешнем соблюдении законности, согласился:
– Свидетелей хорошо бы к делу приобщить, Илья Сергеевич. Чтобы, действительно, без недоразумений.
– Ладно, приобщим, – с неохотой принял предложение Терепаев, предвидя лишнюю работу. – А этот не сбежит?
– Что он, совсем без ума? На него подумают сразу, – сказал Андрей Ильич.
– Тогда – по свидетелям! – решил Терепаев. – Только не ел я с утра, вот проблема.
– Нет проблемы! – возразил Лев Ильич. – Сейчас ко мне заедем, позавтракаем, и за дело.
– Тоже можно. А ты отдыхай пока, – обратился Терепаев к Кравцову.
– Да я и отдыхаю.
Отдыхая, Кравцов зашел в медпункт к Вадику и дал ему задание:
– Вот что, будущий криминалист. Сходи-ка ты на пожар и обследуй там все. Золу просей, если хочешь.
– А что искать?
– Не знаю. Был пожар, надо понять, от чего загорелось.
– А если против Ступина что-то найдется? Если в самом деле от сварки?
– Ты найди сначала, тогда подумаем.
Потом Кравцов говорил с Андреем Ильичом. О чем-то просил, в чем-то убеждал. Андрей Ильич, слушая, вел себя странно: посмеивался и крутил головой.
После этого Кравцов заглянул к Синицыной. Там тоже был некий разговор.
И с Гешей Кравцов о чем-то потолковал, и с Хали-Гали побеседовал...
А Виталий в это время собирал свои вещи, оставшиеся в его доме.
Людмила, которая уже все знала о пожаре и о грядущем расследовании, спросила его:
– Совсем хочешь к родителям перебраться?
– Уехать хочу. В город, к двоюродному брату. Устроюсь к нему на завод. Платят немного, зато уважают. И никакое хамло не посмеет...
Людмила встревожилась:
– Но тебе же нельзя уезжать!
– Почему это?
– Тебя же подозревают! Глупости говорят: что ты или от сварки пожар устроил, или вообще машину старшего Шарова бензином облил и поджег!
– Может, и поджег. Люся... Ты, пожалуйста, выйди... А то я забуду что-нибудь. Отвлекаешь.
Людмила вышла – но не потому, что Виталий попросил, а потому, что у нее возникли свои мысли.
С этими своими мыслями она пошла к Кравцову, который к тому времени вернулся домой. Она пришла и не заговорила о каких-то непонятных вещах, как раньше, она обратилась к нему по-деловому:
– Павел, что-то делать надо, он уехать хочет!
Кравцов сразу понял, о чем речь.
– Так я и думал! Нельзя ему сейчас уезжать!
– Вот именно! Послушай, этот, из района, он ведь тоже милиционер. Договоритесь как-нибудь.
– Мы разные милиционеры, – сказал Кравцов без какой-либо оценки. – И он мой начальник вообще-то. А ты удержать Виталия не сможешь?
– Как? Он не хочет со мной говорить. И знаешь, Паша, я вдруг поняла, что отношусь к нему лучше, чем думала. Наверно, я его все-таки люблю. Я просто думала, что это... Ну, уже привычка... Или еще что-то... А оказывается... Ему грозит опасность – и мне плохо, мне очень плохо, как никогда. Сделай что-нибудь, Кравцов, пожалуйста!