Данное письмо начинается рассуждениями Бахметева о политических группировках: «Мое отношение к политическим группам. Очень трудный и щекотливый вопрос не только в силу его характера. Я привык быть с Вами абсолютно откровенным; конечно, знаю, что Вы меня не выдадите. Трудно ответить по существу. Вы знаете про ответ одного кавказца, который на вопрос, который из двух людей ему больше нравится, ответил: «Оба хуже». Мое отношение примерно соответствует ментальности кавказца. Откровенно говоря, все плохи; я не мог бы идентифицироваться ни с кем. Прежде всего, нет веры, той, о которой Вы так красиво пишете. Есть правая или левая рутина, революционная или реакционная обывательщина. Нет воодушевления, созидательного творчества, даже правильного понимания» [423] .

Далее Бахметев подробно рассматривает перспективы развития России: «Разочаровавшись в пении хором: «свергнем, свергнем, свергнем», – они перебрасываются в маразм «Смены вех». Вы бесконечно правы, определив сущность будущей России как «свободу и собственность». Идеология будущего – это сочетание экономического собственнического фундамента с соответствующей политической крышей. Обе стороны тесно переплетены. С этим связана сущность большевистского кризиса, тех бесплодных мук, которые переживает правое крыло, пытаясь удержаться у власти, наладив производство. Кризис заключается в бесплодности использовать обрывки капиталистической экономики для укрепления социалистического здания. Это все те же причины, которые делают невозможной большевистскую эволюцию. Только в силу этого совершенно бесполезно следовать советам Красина. Экономика, основанная на собственности, не может развиваться и осуществляться без свободы. Под словом «свобода» я понимаю быт, построенный на индивидуализме, на свободе занятий всякой деятельностью. Капиталистическая экономика, как видно, не так проста; одной жадностью не поможешь. Нужна уверенность в прочности политического и социального быта. Экономическому индивидуализму соответствует режим, в котором как принцип человек свободен делать все, кроме того, что специально запрещено законом или нормами морального поведения» [424] .

Через месяц, 23 февраля 1922 г., Маклаков вновь пишет об отсутствии реальных сил, способных извне уничтожить советскую власть: «Нужно смотреть на вещи прямо: никакой силы, которая бы разложила большевизм извне, не только не существует, но и не предвидится. Только начало производства создаст новый производящий класс, который не только потребует, но и добьется своего участия в правительстве. Пусть это первое время будет сопровождаться развалом страны, распадением ее на мелкие ячейки, это распадение все-таки же сделает то, что нужно, выделит и выдвинет новых способных к управлению других людей» [425] .

А через несколько дней, в письме от 4 марта 1922 г., он опять поднимает вопрос о необходимости изменения тактики в отношении большевиков: «Если бы белые движения одолели большевизм, и после них создалась бы народная власть, все то, что мы думаем о производстве, совершилось бы под этой властью легче. Поэтому, пока война была мыслима, мы могли говорить: сначала низвергнем большевиков. Но, когда война кончилась, и все надежды складываются из элементов экономического характера, из доедания последних остатков старых запасов, из восстановления производства их, словом, когда только этими средствами может быть свалена захватившая Россию сила, подобно тому, как работа мелких микробов убивает сильные организмы, простая добросовестность требовала, чтобы эмиграция вглядывалась в черты этого процесса и свою политику строила на помощи ему. И когда вместо этого представители эмиграции повторяют по-прежнему: сначала «долой большевиков», – то это признак того недомыслия и нереальности, которые и в былое время отличали нашу оппозицию…

…И теперь Милюков повторяет прежнее рассуждение: «Большевики, конечно, падут, отвалятся как шелуха, но только когда в самой России начнется здоровый процесс оживления и работы»; этот процесс необходим потому, что без него жить стало невозможно, но вместо того, чтобы напрячь свои силы на этот процесс, Милюков повторяет: «Необходимо чтобы сначала ушли большевики», и чуть ли не от самих большевиков ждет этого великодушного жеста» [426] .

В ответном письме от 23 марта 1922 г. Бахметев затронул многие сюжеты, поднимавшиеся ранее в письмах Маклакова: «Нам нужно остановиться, прежде всего, на том, чего не делать. Вы правильно пишете, что надежда сокрушить большевиков внешним воздействием прекратилась. Между тем существует Врангель с его армией, существуют монархические заговоры, офицерские организации в Германии, не изжиты окончательно попытки военных движений на Дальнем Востоке. Все это дает пищу Троцкому и даже представляет некоторую опасность осложнений в будущем. Все эти организации кем-то поддерживаются, с ними сносятся, за них заступаются перед иностранцами. Какое полезное и обширное поле для русского представительства и вообще для разумного национализма за границей расчистить горизонты и правильно поставить мозговые перспективы иностранных правительств. Я все время твержу, что главная причина, почему иностранцы ищут сближения с большевиками, в том, что до сих пор противоположный путь разрешения русского вопроса в их представлении связывается с видами русских националистов на безнадежную с точки зрения иностранцев авантюру.

Что сделано в этом направлении? Помогает ли или вредит, скажем, Финансовый совет вылупливанию цыпленка своей абсолютно неясной для меня политикой в отношении к военным организациям, существованием генерала Миллера и пр.?

В Вашем письме 4 марта Вы критикуете формулу «низвержение большевизма», доказывая, что в лозунге «долой большевиков» есть громадная доза нелогичности и непрактичности. Вы пишете, что это – лозунг военный. Вы формулируете задачу национальной оппозиции, как помощь России перестать быть паразитной страной и сделаться страной производящей. Вам не нравится выражение «падение большевиков», – Вы предлагаете взамен термин «изменение методов управления». Мне кажется, я понимаю Ваши переживания; мне представляется, что Ваши рассуждения – реакция против того, что вокруг Вас. Я вижу в Ваших словах здоровое и естественное стремление раскидать те глупые и переставшие быть полезными вехи[выделено мной. – А. К.], вернее, частокол, которым окружила себя в прошлом национальная эмиграция. Я согласен с Вами и вибрирую одинаковыми ощущениями, поскольку приходится говорить о практическом понимании, которое вкладывается поныне в понятие «долой большевиков». Но я не уверен, не перегибаете ли Вы в Вашем правильном возмущении палку. Я опять-таки возвращаюсь к тому замечательному по ясности изложению, которым Вы пришли к заключению о необходимости политической революции. Формула «изменение методов управления» позволяет предполагать, что не важно, в чьих руках останется политическая власть, и что дело лишь в том, какие методы или приемы применяет эта власть и чем она руководствуется; но это означало бы возможность эволюции большевизма или большевиков, которую Вы справедливо отвергаете.

Я твердо стою на почве необходимости революции, – органической и полной смены людей, отражающей переход власти в новые руки и установление господствования производящих классов. Под словом «революция» не надо понимать обязательно организованное восстание, преднамеренное военное действие и прочее. Не следует, конечно, исключать насильственного импульса, но не им определяется смысл этого термина. Применяя математический язык к понятию революция, я вижу элемент разрыва непрерывности в момент замещения правящей группы иной, по существу противоположной. Эта противоположность, исключающая постепенный переход, и обуславливает необходимость разрыва непрерывности…

…Я не вижу, как можно приложиться к происходящему процессу в России, по крайней мере, извне, на почве какого-то обдуманного и принципиального плана. Как ни вертеть, но это будет соглашательство, которое усилит большевиков. Конечно, когда я говорю о соглашательстве, я имею в виду сколько-нибудь широкое и выявляющее себя течение вроде «Смены вех». Я не имею в виду работу отдельных профессионалов-интеллигентов в России, поскольку они в неизбежности бытовых условий приобщаются фактически к большевистской государственности. Там работа их есть внутренняя работа взращивания цыпленка, есть работа закрепления антибольшевистской полярности. Еще в прошлом году, после падения Деникина, я высказал, тогда казалось, еретическую мысль, что не следует ставить препятствий отдельным лицам возвращаться в Россию, если это они желают. Но я по-прежнему против того, чтобы обобщать подобные стремления в какие-то общие формы, ставить их под знак национального императива и давать им идеологическую окраску» [427] .