И вот сегодня Свинцов окончательно понял: нет не получится без токарного. И почувствовал страшное облегчение… Вернее так злость, но и облегчение… Теперь он просто вынужден будет: «Извини Градус». А, что он действительно святой - ногтем будем обтачивать? И привет!

Но жизнь решила по-своему Крыса который изголодался сидеть тут одинокий и несчастный подумал, что неужели он не имеет права сходить выпить чаю в нормальной невоенной обстановке. Тут и пожаловал Солдат-Юдин.

Как все быстро меняется в человеческой душе. Особенно в душе не закаленной совестью. И вот Свинцов летит к бежавшему с поста Крысе. А тот и в самом деле чаи гонял но увидев Виталия Ивановича сидел разинувши рот, словно щука перед смертью.

– Заткнись!
– предупредил его Свинцов.
– Думаю! Дальше он рассказал Крысе только, что явившийся план. Из-за одного очень секретного обстоятельства он сейчас увезет Солдата-Юдина в бывший лагерь «ноковцев». Туда же пусть отправляется Крыса. Он будет держать Юдина в бане под стражей три дня, потом отпустит. Солдатовым родителям пусть они скажут, что идут в поход.

Что было дальше мы знаем. И только не знаем мы куда мчался сейчас на своем мопеде Свинцов. А он мчался, чтобы скорее приспособить патроны от малокалиберной винтовки к этому старинно-иностранному револьверу. Такие дела.

Был вечер. Люба в коротком сарафанчике, босая, обирала с грядки огурцы. И думала о том… эх… о том. как эти двое мальчишек сидят в кабинете напротив нее. А Николай Егорович запрятался где-то совсем в углу за сейфом. Так, что не только ребята, но и Люба, кажется, забыла про него… Входит Сережа Камушкин.

– Привез?

– В поход ушел с какими-то товарищами… - Сережа ездил к тому, которого все зовут «Солдат-Юдин», а на самом деле он Валентин Сомов… И сорок рублей совпадают. Теперь Люба почти уверена: это был тот самый, которого она засекла на станции…

Мальчишки перепуганы… и не как маленькие дети, которым показали милиционершу - злую тетку, а по-настоящему: понимают, что сильно могут загреметь!

– Так зачем же вы это сделали?

Бормочут, что-то невнятное… Такое странное ощущение - Что и правду говорят, и в то же время врут!

– Четыре глаза - и ни в одном правды!
– Шутка Николая Егоровича заставляет мальчишек вздрогнуть. Они и правда забыли про дядьку в сером костюме, тихо сидящего в сером углу.

– Ну? Сказать, о чем вы нам врете? Или вы сами скажете? Вас сколько было-то, а?
– И не давая им наврать: - Вас же трое было!
– Любе: - В третьем дело!

Правильно! И моряк будто бы видел троих. И три папироски за кустом на Школьной дороге… Главное, они совершенно не могут объяснить, что хотели делать с этим револьвером.

Говорят, в истории с пострадавшим Глебовым просто тренировались на смелость. Чушь какая-то! И поэтому похоже на правду.

Но для чего бывают «тренировки»? Для «соревнований»! Стало быть, они все-таки готовили, что-то серьезное?.. Зубов как услышал Любины мысли:

– Ребята! Имейте в виду. Теперь вся ответственность за совершенное этим револьвером лежит на вас!

И вдруг, уже не в мыслях, а наяву. Люба услышала очень знакомый голос:

– У вас собаки нету? Мне надо войти!..

– Заходи!
– ответила Люба громко.
– Заходи. Соловьев!

И удивилась: как он меня нашел?.. А дело в том, что Люба носила им молоко, когда была совсем молоденькой девушкой. А потом бабка стала сама «к лесникам» ходить. Ну и Славка там был раза три. И видел Любу.

Они кое-как приплелись с Деминым из милиции, Сели на террасе. И когда молча съели все, что - тоже молча - дала им Славкина бабка, Демин с сомнением предложил:

– Ну, что? Пойдем, посетим, что ль?

– Предательницу?.. Ну, пойдем.

Аленина мать листала каталог цен на товары легкой промышленности, изданный в ФРГ в 1978 году. Отец дышал лунной праной: четыре такта вдох, два - задержать дыхание, шесть тактов выдох.

– Здравствуйте, мальчики.
– сказала мать приветливо.
– А, к сожалению, Алиски нет. Она уехала к подружке.
– И добавила своим легким, как у опереточной героини, голосом:

– К какой-то Лере Черниковой…

– Это она вам сама сказала?
– напряженно спросил Славка.

– Нет. А, что?.. Она записку оставила… в почтовом ящике… - И тут Аленина мать сама чуть удивилась, зачем это дочь оставила записку не дома на столе, у в ящике почтовом - словно чужая.

– А! Ну тогда все в порядке!
– Голос у Славки был неправдоподобный, будто у той кошки, которая мышонка спать укладывала.

Они вышли за калитку.

– Чего?
– спросил Демин.
– Ты чего?

– Беги за мной!
– прошептал Славка.

Записка как записка., что же так напугало в ней Славку Соловьева? Для этого надо вернуться на несколько часов назад, когда Алена полная удивлении и опасении вышла из калитки «солдат-юдинского» дома постояла-постояла. Ну, что ж будем брать врага за рога!