Было даже не очень холодно, когда они, оба в обновках — Марк в холщовой рубахе с вышитым воротом, и Юлия — в свободном сарафане, слушали поздравления общинников. Два тканых пояса, завязанных замысловатыми узлами, привлекательно и даже элегантно смотрелись на их тонких талиях. С горящими от мороза и возбуждения щеками, они не без радости, невольно посещающей всякого, кого окружили людским вниманием, поворачивали по сторонам живописными кудрявыми головами.

А когда встречались глазами друг с другом, быстро отводили взоры, боясь не то засмеяться, не то заплакать.

Все это выглядело несколько дико. Временами очень забавно — особенно то, что Юлия упорно игнорировала свое новое имя, когда кто-нибудь обращался к ней. Величественное и властное «Всеслава» не очень вязалось с собственным представлением Юлии о себе. И становилось даже весело, тем более что Гром и Ставр, державшиеся за руки в общем хороводе, который все ускорял и ускорял головокружительное вращение вокруг двух новобранцев, не упускали случая подмигнуть Юлии, состроить уморительную гримасу Марку и вообще как-то их рассмешить. Самое интересное, что, в конце концов, им это удалось.

В доме у Бера стол был выдвинут на центр помещения. За низкими окнами темнела слепая ночь, не подсвеченная сегодня даже отблесками костров. Все были здесь, и незачем стало разводить огонь на улице, чтобы скоротать вечер.

Стоило солнцу скрыться за лесом, а луне начать свой медленный еженощный подъем, как дом наполнился несколько чрезмерным, но приятным после мороза теплом. Кругом мерцали свечи, горели весельем глаза, светились улыбки. Пахло дровами, квашеной капустой и воском. Близнецы пели зычными и довольно приятными голосами, одну за другой старинные тягучие песни. Девушки смеялись. Рьян сверкал из-под черных кудрей желто-карими глазами. А сам Медведь, находящийся в центре всего действа, излучал обаяние и власть, как отец в кругу большого семейства.

Юлия несколько раз непроизвольно улыбнулась, глядя на окружающую обстановку и чувствуя себя невольной ее частью. Она улыбалась, когда вдруг удавалось осознать, что в данный момент где-то не так далеко люди смотрят телевизоры, когда им становится скучно. И открывают холодильники с нарезкой в вакуумной упаковке, когда им становится голодно. И никуда не идут, когда им становится одиноко. Когда она думала об этом, сразу делались удивительно вкусными эти, сочащиеся жиром, куски печеного на живом огне мяса. И благоухающие соленья, и желтое, как мед, масло в треугольной бутыли, и меды, и квасы, и сочная моченая брусника. И все остальное тоже делалось вкусным. Свечи на столе и стенах, гул голосов и темнота за окнами, которая сейчас радовала, делая обстановку еще более романтической и необычной. Темнота на этот раз не пугала и не тревожила.

Юлия сжала под столом руку Марка, радуясь его веселью и удивляясь собственной смелости и авантюрности. Продолжая рассеянно улыбаться, она перевела глаза с профиля Марка на другой край стола, туда, где слышался раскатистый бас Бера. И вдруг улыбка ушла с ее губ, исчезла так же быстро, как исчезало аппетитно нарезанное сало с тарелки в центре стола. Разрумянившиеся было щеки ее побледнели, а к горлу поднялся горький жесткий комок — она натолкнулась взглядом на худое лицо Велемира. Мелкие капельки пота, покрывшие его лоб из-за слишком теплого воздуха, выглядели на блеклой коже испариной больного. Волосы, собранные, как обычно, в тоненький хвостик, обтягивали череп слишком плотно, делая его обладателя похожим на гладкошерстную кошку породы «сфинкс».

Но не это было самым плохим. Глаза Велемира пристально и, возможно, уже давно глядели в одну точку, словно стремясь прожечь, просветить насквозь то, что так заинтересовало жреца. Не в силах удержать инстинктивный порыв, Юлия быстро прижала руку к маленькому шраму на шее. Однако прятать его было бесполезно. Она слишком поздно осознала, что, вышитая красными нитками белая размахайка под сарафаном, оказавшаяся больше, чем требовалось, размера на два, открывает горло до ключиц.

Увидев этот жест, Велемир очнулся и отвел глаза. Лицо его приобрело выражение глубокой задумчивости. С этих пор он присутствовал на празднике лишь телесной оболочкой, думы и душа его витали далеко.

Медведь, сидевший рядом с ним по левую руку, в конце концов, заметил состояние друга. Нахмурившись, он качнулся к уху Велемира.

— Что тебе снова не так? Что ты не радуешься с нами? В чем дело?

— В них…

Жрец кивнул в сторону сидящих за столом с прямыми спинами, в новых рубахах, как жених и невеста, Марка и Юлию.

— Их прислал наш с тобой старинный друг и соратник, брат по вере, стремящийся к общей с нами цели… Ты знаешь это. И так было всегда. Так в чем же дело?

— Мне это не нравится, Бер. Очень не нравится.

— Тебе все не нравится! — вскипел хозяин застолья. — Может, ты боишься? Или не веришь? Спроси у духов, что с тобой самим!

— Дело твое, — мрачно бросил Велемир.

— Да, мое!

С этими словами Медведь поднялся, воцарившись над столом внушительностью своей фигуры, и власти, видневшейся в каждом жесте. Поднял чашу в виде уточки, наполненную густым вином.

— Приветствую брата и сестру, Всеславу и Ворона! Поднесите им чаши, пусть выпьют с нами за Русь-матушку и справедливость на родной земле!