Не удивляло его и странное времяпрепровождение тех и других в свободное от работы время. Обряды, ритуалы, иногда откровенно лубочные, иногда какие-то не в шутку шаманские составляли неотъемлемую часть общинной жизни. Если не главную.

В принципе, жить здесь было можно. Если бы не отсутствие ванны, которую заменяла баня, топящаяся, как выяснилось, вовсе не каждый день. И не необходимость находиться чуть ли не круглосуточно в обществе постоянно заторможенных девушек и властной Бояны. И еще — если бы не вынужденная разлука с Марком. Несмотря на то, что все они находились в замкнутом пространстве не более пятисот метров в диаметре, окруженном глухим частоколом, она и Марк будто жили в разных мирах с тех пор, как вышли тем вечером после торжественного ужина из дома Медведя.

Иногда ей становилось страшно от осознания того, как мало, оказывается, нужно времени, чтобы перестать удивляться всем этим странностям. И еще меньше его оказалось нужно на то, чтобы перестать замечать отсутствие электричества, телефона и телевизора! Только иногда, когда становилось слишком одиноко и страшно, то безумно, до боли в ушах хотелось курить. Однако об этом требовалось забыть надолго. Здесь такое занятие считалось немыслимым. И она ограничивалась тем, что кусала чуть ли не в кровь и без того сухие, обветренные губы.

Во время нечастых общих обрядов, когда она могла видеть Марка, сердце больно сжималось от одиночества и чувства потерянности, заброшенности в этом холоде, в замкнутом круге неприступного забора. Влажные стены срубов вызывали в ней приступы клаустрофобии, заставляющие покрываться неприятным потом, и тогда пушистый мохеровый свитер мгновенно становился колючим и липким.

Дошло до того, что, увидев однажды тонкое, разрумянившееся от движения и мороза лицо Марка, его, как у мальчишки, выбивающиеся из-под шапочки каштановые кудри, она чуть не заплакала от нежности и глубинного страха, схватившего сердце острыми хищными зубами. Пришлось больно прикусить губу, чтобы сдержать слезы. И Юлия приняла в тот момент твердое решение. Решение, которому, по крайней мере, в этот раз не суждено было реализоваться.

Не возникало никаких сомнений в том, что красивая девушка с русой косой, спускающейся из-под круглой меховой шапочки, отчего-то сразу невзлюбила Юлию.

Это чувство было взаимным. По непонятной причине, возможно, в этом повинны были воспоминания о том, первом посещении язычников накануне Нового года, Юлия неосознанно сторонилась Бояны. Та, несмотря на свою располагающую внешность, вызывала у Юлии безотчетное чувство недоверия. Это чувство пару суток удерживало Юлию от поступка, который она желала совершить с каждым часом все необузданнее и отчаяннее.

Дело в том, что кое-кто из девушек, живущих в «женском» доме, почти каждую ночь потихоньку уходили, чтобы так же тихо вернуться через какое-то время. Куда они могли бегать по ночам, кроме как на свидания? Да и странно было бы ожидать чего-то другого! Юлия никого ни о чем не спрашивала, и никто ей ничего не рассказывал. Но почему-то обостренным от близкой опасности инстинктом, Юлия знала — спрашивать и говорить об этом не нужно.

В одну из ночей Юлия, не в силах больше выносить тревожную, глупую разлуку, тоже потихоньку встала. Луна мерцала в окошко сквозь льняные занавески. Ее холодный свет был совсем не таким, как в Москве, когда он растворяется в серости вытоптанных тротуаров. Отражаясь от снега вокруг домов, он заливал комнату неуютным светом, напоминающим больничные лампы.

Была середина ночи. Спать здесь ложились рано, соблюдая старинный, близкий к природе уклад жизни. Да и что было делать вечерами без электричества? Юлия еле дождалась полночного часа. Она прислушалась. Тихое сопение раздавалось с соседних полатей. Юлия откинула тяжелое ватное одеяло. Неслышно выскользнула из теплой лежанки, и, торопясь, стала натягивать носки, которые специально сегодня не положила сушиться на печку. Выйдя в прохладные сени, она спешащими пальцами старалась кое-как зашнуровать свои рыжие замшевые ботинки.

— Ах!!

Если тебя резко и неожиданно хватают за локоть — это всегда неприятно. А здесь, в лунной темноте и запахе воска, сердце тяжело ухнуло вниз и, повисев секунду где-то около пупка, рванулось обратно. Не поворачивая головы и даже не выпрямляясь, Юлия уже знала, кто стоит рядом с ней, сердито дыша.

— Куда ты?!

Бояна говорила шепотом, но в этом шепоте явственно ощущался гневный окрик.

— А что? Нельзя? — тоже шепотом удивилась Юлия.

— Нет, нельзя, — был ответ. — Здесь, между прочим, строгая дисциплина и послушание…

— Прямо как в армии? — насмешливо взметнулась вверх левая бровь.

Бояна усмехнулась снисходительно и как-то недоверчиво.

— Нет, — удивленно сказала она, — гораздо строже… А ты разве не знала?

— Но я… — промямлила Юлия, поняв, что только что совершила промашку, грозящую им с Марком разоблачением. — Я просто видела, как только что… и вчера…

— Ты много видишь, да мало понимаешь, — одернула Бояна. — И вообще…

Она воровато оглянулась по сторонам. И в этом неосознанном жесте было больше мистики, страха и предупреждения, чем во всех ее предыдущих словах.