Наташа испытывала все большее и большее отвращение. Ей так хотелось бросить ему в лицо все, что она думает о нем. Но она сдержалась и спокойно спросила:

— Могу я пригласить медицинскую сестру, которой я доверяю? Судя по вашим словам, у меня будет большая нагрузка и серьезная ответственность.

— Пожалуйста, — небрежно ответил доктор, — медицинская сестра полагается по штату. Выбирайте на свой вкус. Я в это дело вмешиваться не собираюсь.

Простившись с Любимовым, Наташа поспешила к Тасе. Она была так рада: появилась цель, ради которой стоило жить и бороться. Именно здесь, в больничном бараке, можно делать настоящее дело: помогать родным советским гражданам. Наташа подумала о муже: путь ее Сергея еще более сложен и опасен. А Степа? Что будет с ее маленьким мальчиком, если они оба с мужем погибнут.

«Степе будет хорошо, он у своих!» — мысленно повторяла она Тасины слова.

Работа оказалась лучшим лекарством. Вскоре больничные дела поглотили все Наташино время. Вместе с Тасей она целые дни проводила в бараке. Любимов приходил туда, спрашивал, все ли благополучно, подписывал заготовленные Наташей рецепты и уходил. Больными он совсем не интересовался, изредка осматривал двух — трех особенно тяжелых, но лечения им не назначал, предоставлял это делать врачу Глинской. Приходилось рваться во все стороны. Незаменимой помощницей была Тася. Как и в госпитале, больные полюбили тихую, красивую сестру и послушно выполняли все ее предписания.

Недели через две Тасина мать явилась на квартиру Глинских с требованием, чтобы Наташа немедленно освободила ее дочь от работы в больнице, так как она нашла ей более выгодную службу. К счастью, Сергей Александрович был дома. Он быстро договорился со старухой Лукиной, пообещав перевести ее с должности уборщицы улицы к себе на завод при условии, что Дарья Васильевна не будет вмешиваться в дела дочери.

Наташа облегченно вздохнула: что бы она делала без Таси?

…Поздно вечером Наташа вместе с Тасей возвращалась домой. После тяжелой духоты барака свежий воздух действовал опьяняюще. Они шли усталые, изредка обмениваясь отрывистыми фразами. В морозном сиянии плыла полная луна. На недавно выпавшем снегу лежали голубые отсветы.

Высокая худая фигура неожиданно появилась из-за угла, отбрасывая на ходу длинную тень. Тихий, хорошо знакомый голос произнес:

— Наталья Николаевна. Это я, Кузьмич! Мне бы вас на минуточку.

— Подожди меня, Тася, я сейчас, — Наташа подбежала к Кузьмичу и протянула ему руку:

— Как я рада видеть вас!

— Як вам, Наталья Николаевна, с поручением от Елены Цветаевой, — еще тише сказал Кузьмич.

Городской голова Григорий Петрович Шулейко, всегда полупьяный, но внешне подтянутый, в синем казакине из отличного сукна и дорогих лаковых сапогах, любил лично «проверять» рестораны и дешевые кабачки.

Раньше у Шулейко было богатое имение под Львовом. При появлении Советской Армии он бежал из родового гнезда. Имение разделили окрестные крестьяне. Шулейко глубоко возненавидел Советскую власть и советских людей. Более преданного человека трудно было бы подыскать гитлеровскому командованию. Городской голова изо всех сил старался выслужиться перед своими новыми хозяевами. К населению он относился жестоко, заставлял работать подростков, женщин и стариков в любую погоду — в дождь, холод. За отказ от работы, хотя бы и по уважительным причинам, городские чиновники по требованию своего начальника налагали крупные штрафы и сверх того строгие наказания. Жители успели возненавидеть городского голову.

И вот в компании с этим человеком Сергей Александрович встретил Виктора в одном из ресторанов города. Виктор и Шулейко сидели вдвоем за столиком. Перед ними стояли бутылка коньяку, лед, лимон и две рюмки.

Увидев мужа сестры, Виктор любезно предложил ему разделить компанию. Глинский поздоровался и сел рядом. Но от коньяка отказался.

Случайная встреча с Виктором обрадовала его:

«Хорошо бы уловить момент и договориться». — Обещание, данное Наташе, все время мучило его.

Сергей Александрович уже терял надежду остаться с Виктором вдвоем, когда Шулейко позвали к телефону. Обрадованный инженер тихо сказал Виктору:

— Наташа все узнала и чуть не умерла с горя. Виктор ударил кулаком по столу:

— Никто не смеет упрекать меня, даже родная сестра! Я был честным командиром Красной Армии. Из окружения вышел раненый, измученный. Мне предлагали ехать лечиться в тыл, я отказался. Хотел вернуться в свою часть, сражаться из последних сил. А меня арестовали как дезертира и только случайно не расстреляли. Никогда не забуду, никогда не прощу часов, пережитых мною в камере смертников. Меня спасли те, кого я раньше считал врагами. И если моя сестра не сможет понять меня, — нет у меня сестры!

Глинский заметил: у Виктора дергается левая щека.

«Нервный тик!» — определил он и невольно мысленно посочувствовал шурину, столько пережившему из-за человеческой несправедливости.

Вслух он сказал:

— А я собирался сегодня разыскивать вас. Наташа уже встала с постели и хочет повидаться с вами.

Прежде чем ответить, Виктор налил и залпом выпил рюмку коньяка:

— Ну нет, пожалуйста, увольте! Моя дражайшая сестрица, вероятно, собирается наставлять меня на путь истинный. Я предпочитаю встретиться с Наташей несколько позже, когда мы сможем найти общий язык. А сейчас мне с ней не о чем разговаривать. Так ей и передайте!