Шрифт:
— А почему вы не эвакуировались вместе с заводом, господин Глинский? — в упор спросил Бринкен.
— Не успел, — ответил Сергей Александрович.
— Жалеете?
— Моя жена и сын уехали на восток, — уклончиво ответил Глинский.
Когда гитлеровцы ушли, он мучительно долго обдумывал свое положение.
Капитан Ауэ и обер-лейтенант фон Бринкен вернулись вечером.
За ужином продолжалась оживленная беседа. Незаметно разговор перешел на женщин.
— Я слышал, у вас очень хорошенькая жена, господин Глинский, — улыбаясь, сказал капитан.
Сергея Александровича невольно передернуло. Капитан это заметил:
— Господин Глинский, — укоризненно произнес он, — запомните раз и навсегда, мы, победители, умеем быть снисходительными к тем, кто к нам расположен. И мы никогда не трогаем то, что принадлежит человеку, который для нас может быть полезным. Поверьте, ваша жена много бы выиграла, если бы осталась вместе с вами. Жаль, очень жаль, что она поторопилась уехать. Но, впрочем, не огорчайтесь. Наши войска идут вперед быстрее, чем русская армия катится назад. Мы вернем вам вашу жену.
— Я был бы счастлив, — тихо сказал Сергей Александрович.
— Хорошенькая жена — это очень важно, — убежденно сказал Бринкен, — выпьем за счастливое возвращение всех хорошеньких беглянок.
Прошло несколько дней. Глинский делал вид, что он болен, и никуда не выходил из дома.
Встречаясь со своими квартирантами, он старался быть с ними любезным, угодливо восхищался вслух немецкой техникой. Уловив удобный момент, Сергей Александрович рассказал офицерам, какие неприятности по службе и даже в личной жизни приходилось испытывать ему из-за того, что он всегда был сторонником германской культуры.
Сам с собой он пробовал хитрить:
«Все это я делаю, чтобы скорее получить возможность попасть к своим и включиться в работу для Родины».
Но в глубине души он уже начинал понимать: навряд ли у него хватит сил голодным, грязным, ежеминутно рискуя жизнью, пробираться через линию фронта.
— Эх, Наташа, Наташа! Если бы ты была со мной. Ты такая сильная, чистая…
В этот же день Ауэ зашел к нему в кабинет. Следом за ним явился Бринкен. Это случилось впервые, до этого гитлеровские офицеры лично к нему не заходили. Сергей Александрович почувствовал, что его сердце тревожно сжалось, готовое вот-вот остановиться.
— Могу вас порадовать, — сказал капитан, — возможно, вы будете назначены инженером на знакомый вам завод. Комендант города полковник фон Роттермель склоняется к этому.
После короткой паузы Ауэ добавил:
— Вам предстоит блестящая карьера! Что вы на это скажете?
— Я польщен, — забормотал Глинский, — но я не уверен… справлюсь ли… Хватит ли у меня знаний… опыта?
— Если нам будет нужно, — хватит! — веско подчеркнул Ауэ.
— Вас, вероятно, удивляет такое широкое доверие к вам, у которого и жена и отец жены — коммунисты? Не беспокойтесь, господин Глинский, это не помешает вам стать нашим человеком. Но имейте в виду, решение должно быть принято очень быстро. Сейчас я предупреждаю по-дружески, завтра с вами будут говорить официально.
— Я… — растерянно замялся Глинский. — Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать?
— Бросьте гнилую мягкотелость, — бесцеремонно оборвал его капитан. — Не стану скрывать, вы произвели на меня хорошее впечатление. Свое мнение я доложил господину коменданту. Мы получили о вас сведения: часть из них не в вашу пользу, но от вас зависит, чтобы в дальнейшем мы их окончательно вычеркнули из вашего прошлого.
Молчавший до сих пор фон Бринкен уставился на Сергея Александровича тусклыми, бесцветными глазами и в упор спросил:
— Вам известно, где находится брат вашей жены, лейтенант Киреев?
— Я расстался с ним на вокзале, когда провожал жену. Где он сейчас — не знаю. — Глинский отвечал правду, но голос его несколько раз срывался.
— За его судьбу можете не беспокоиться, — усмехнулся обер-лейтенант. — Мы освободили его из тюрьмы.
— Виктор в тюрьме? За что?!
— Об этом следует спросить командование Красной Армии. Советский военный трибунал не успел его расстрелять по независящим от него обстоятельствам: мы заняли город, — самодовольно рассмеялся фон Бринкен.
— Лейтенанта Киреева бросили в тюрьму как дезертира. Мы спасли ему жизнь, — пояснил Ауэ.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Заводской эшелон, потеряв часть своего состава, все же прорвался сквозь пламя пожара и ушел на восток. Разбитые во время бомбежки вагоны догорали, и густой черный дым стелился над железнодорожным полотном.
На путях, рядом с искореженным железом и обугленными досками, валялись убитые люди. Фашисты прекратили воздушные налеты лишь после того, как к станции подошли их передовые отряды.