— Она цеплялась?

— Нет.

— Кричала?

— Да, раз вскрикнула.

— Как ее звали?

— Дочечка.

— Нет, имя. Как ее звали?

— Дочечка.

Царь Голод (закрывает руками лицо и говорит несколько дрожащим, глухим голосом). Господа судьи, прошу принять вид размышляющих.

Судьи морщат лоб, смотрят в потолок, жуют губами. Почтительное молчание. Потом встают и низко кланяются Смерти.

Смерть.Осуждена — во имя дьявола!

Царь Голод (встает и говорит громко, протягивая руки к женщине, точно покрывая ее невидимым черным покровом). Ты осуждена, женщина, слышишь? Ты пойдешь на смерть. Ты пойдешь в ад и там будешь гореть на вечном, на неугасимом огне! Твое сердце будут рвать дьяволы железными когтями! В твой мозг вопьются ядовитейшие змеи подземные и будут жалить его, и будут жалить, и никто не услышит твоего крика, потому что ты будешь молчать. Да будет вечная ночь над тобою. Ты слышишь, голодная?

— Слышу.

— Наденьте ей намордник.

— Погодите!

Это говорит Девушка в черном. Быстро подходит к Голодной и протягивает ей руку.

— Дай твою руку, несчастная.

— Не дам. Я презираю тебя.

— Меня?

— Да, тебя. Ты будешь в раю.

— Ты презираешь меня? Ты, убийца? (Остается с протянутой рукой. Закидывает голову и кричит гневно, в неистовстве.)Так ведите же ее в ад!

Общий крик, но так, что слышно отдельные голоса:

— В ад ее! В ад! В ад!

— Тешьтесь над нею, дьяволы!

— В ад!

— Рвите ей сердце железными когтями!

— Душите ее, змеи!

— Жальте! Жальте! Впейтесь в мозг! Рвите ей сердце!

— Ага-го-го-го-го!

В исступлении машут на женщину руками.

Царь Голод (властно). Тише! (И кротко, к неподвижно стоящей женщине.)Ступай, дочь моя.

Голодную уводят.

Царь Голод (обращается к Зрителям очень веселым и открытым голосом). А теперь, милостивые государи, я предложил бы сделать перерыв и покушать. Правосудие — вещь утомительная, и нужно подкрепить силы. (Галантно.)Особенно прекрасным дамам и девицам. Прошу!

Радостные возгласы.Кушать! Кушать!

— Пора!

— Мамочка, где конфеты?

— А ты все только конфеты!

— Которого?

— Кушать зовут, ваше сиятельство.

— Ага! Почему же меня раньше не разбудили?

Внезапно все принимает очень веселый, милый, домашний вид. Судьи стаскивают парики, открывая лысые головы, и постепенно вмешиваются в толпу, пожимают руки и искоса, с притворным равнодушием, поглядывают на кушающих.

Рослые лакеи в расшитых ливреях, с трудом сгибаясь под тяжестью, приносят огромные блюда с гигантскими порциями: целые бараньи туши, колоссальные окороки, высокие, как горы, ростбифы. Перед Толстым на низенькой скамеечке ставят целую зажаренную свинью, которую приносят трое. Он смотрит на нее с сомнением.

— Не поможете ли, господин профессор?

— С радостью, ваше сиятельство.

— А вы, господин судья?

— Хотя я кушать не хочу, но, если позволите…

— Быть может, и мне будет дозволено… (Скромно говорит Аббат, глотая слюни.)

Вчетвером садятся вокруг свиньи и молча с жадностью полосуют ее ножами. Иногда Профессор и Аббат случайно встречаются взглядами и тогда, не в силах жевать, со щеками, раздутыми пищей, застывают от ненависти друг к другу и презрения. Потом жуют усиленно и давятся. Все разбились на кучки.

Смерть вынула из кармана сухой бутерброд с сыром и кушает в одиночестве.

Тяжелый разговор набитыми пищей ртами. Чавканье.

— Пожалуйста, еще кусочек. Очень вкусно.

— Как на пикнике. Великолепный парень — этот Голод.

— Хорошо мы ее, однако!

— А все-таки она прекрасна.

— Ростбиф необходимо кушать с кровью. Это…

— Мамочка, почему их не судят всех разом?

— Не знаю, деточка, спроси у профессора.