— Это ты привела его сюда?

— Я.

Хорре. Я говорил тебе, Нони, что они все предатели.

Хаггарт. Молчать.

Мариетт. У вас очень холодно, я подброшу сучьев в камин. Можно мне сделать это?

Хаггарт. Сделай.

Аббат. Башня вот-вот упадет. Часть стены уже обрушилась, под вами пустота. Послушай.

Стучит ногой по звонкому каменному полу.

— Куда же она упадет?

— В море, я думаю! Замок распадается на камни.

Хаггарт смеется:

— Слышишь, Хорре? Эта штука не так неподвижна, как тебе казалось: ходить она не умеет, но умеет падать. Сколько еще людей пришло с тобою, поп, и где ты их спрятал?

Мариетт. Мы пришли только двое, отец и я.

Аббат. А ты груб с попом, я этого не люблю!

Хаггарт. А ты пришел незваный, я этого тоже не люблю!

Аббат. Зачем ты привела меня сюда, Мариетт? Идем.

Хаггарт говорит насмешливо:

— А нас вы оставляете для гибели? Это не по-христиански, христианин.

— Я хоть и поп, но плохой христианин и Господу Богу известно об этом, — гневно говорит аббат. — И спасать такого грубого негодяя у меня нет охоты. Идем же, Мариетт.

Хорре. Капитан?

Хаггарт. Молчи, Хорре. Ты вот как говоришь, аббат… так ты не лжец?

— Пойдем со мною и увидишь.

— Куда же я пойду с тобою?

— Ко мне.

— К тебе? Ты слыхал, Хорре — к попу. А ты знаешь, кого ты зовешь к себе?

— Нет, не знаю. Но я вижу, что ты молод и силен, я вижу, что лицо твое хоть и мрачно, но красиво, и я думаю, что ты можешь быть работником не хуже, чем другие.

— Работником? Хорре, ты слыхал, что сказал поп?

Оба хохочут. Аббат говорит гневно:

— Вы оба пьяны.

Хаггарт. Да, немного! Но трезвый я смеялся бы еще больше.

Мариетт. Не смейся, Хаггарт.

Хаггарт гневно:

— Я не люблю лживых поповских языков, Мариетт, смазанных сверху правдой, как приманка для мух. Уводи его и уходи сама, девушка: я забыл как тебя зовут!

Садится и угрюмо смотрит перед собою. Брови сдвинуты и тяжко давит руку опущенная голова крутой и крепкий подбородок.

— Он тебя не знает, отец! Скажи ему о себе. Ты так хорошо говоришь, если захочешь — он поверит, отец. Хаггарт!

Молчит Хаггарт.

— Нони! Капитан!

Тоже молчание. Хорре шепчет таинственно:

— У него тоска. Скажи попу, девица, у него тоска.

Снова грохот обвала. Точно руками всплескивают волны, встречая упавший камень и смеются визгливо и плеско. Все, кроме Хаггарта, вздрагивают и смотрят в окно. Аббат густо откашливается.

— Вот так и вышло дело — послушай-ка ты, голова, как вышло дело! Она говорит, что ты меня еще не знаешь. Я и говорю ему: это моя дочь! А он и говорить: как! ты поп, у тебя не может быть дочери.

Мариетт. Это папа из Рима так сказал.

Аббат. Да, папа. Как же не может, когда есть? Раз!

— Раз! — поддерживает Хорре, глядя на Хаггарта.

— Ты, рожа, молчи, это я не для тебя говорю. Думаешь, он опомнился — нет. Вдруг присылает опять: молись по-латыни. А они не понимают. Два! Ну, Христос с тобой — это он так сказал, папа — молись хоть по-китайски, только своих молитв не сочиняй, нельзя. А какие же? А те, которые ты учил. А я их забыл. Выучи опять! Это он говорит…

Мариетт. Папа…

Аббат. Да, папа. А я говорю: не хочу выученных молитв, там не мои слова. Тут мы и начали проклинаться: он меня, а я его, он меня, а я его. Распроклялись совсем. Только как я его проклинал? О, ты еще не знаешь, какой я хитрый! Он меня по-латыни, да и я его — по-латыни. А то скажет: не слышу!

Хохочет, потом откашливается густо:

— Поповское дело трудное, сынок. Это и она тебе скажет. Мариетт, скажи ему!