Я разозлилась из-за такого беззастенчивого игнорирования Сибил и почувствовала, что мое лицо пошло красными пятнами. Миссис Тернер попыталась загладить неловкую ситуацию. Но вышло несколько коряво и даже более обидно.

— Мы, конечно же, ждем и тебя, Сибил.

Затем, торопливо попрощавшись, она увела свою дочь, пока та не сказала что-нибудь против.

— Мне тоже надо идти, — пробормотала Сибил. — Прощай.

Девочка резко развернулась и побежала прочь от школы.

— До завтра, — крикнула я ей вслед. Но она не обернулась.

Дома за обедом я рассказала обо всем тетушке и спросила у нее про Сибил Рид.

— Несчастное дитя! — вздохнула тетя. — У нее никого нет, кроме Пешенсов. Жаль, что девочка переехала жить к ним. Там такая заупокойная обстановка!

Я тут же представила себе церковную службу.

— Ее дядя мистер Руфус Пешенс прилагает большое усердие, чтобы вести жизнь в праведности. Ходили слухи, что он поступал в семинарию, но по каким-то причинам его не приняли. И, слава богу, что он не викарий, а то мне пришлось бы стать ярой атеисткой, лишь бы уберечься от его благочестивых проповедей. Прости меня господи, за такие слова! — тетушка театрально подняла глаза к потолку, как бы прося прощение. — Но его речи могут довести любого нормального человека до приступов истерии. Сибил в этом мрачном доме живется не сладко. Родственники приютили ее не из теплых чувств.

— А как же ее тетя, миссис Пешенс? Она такая же религиозная, как ее муж?

— Эти двое стоят друг друга. Тильда Пешенс — скупая и глупая особа. С ней очень трудно найти общий язык даже мне, считавшей своим главным достоинством — умение находить подход к любому смертному!

Я в этот момент пила чай и, услышав столь скромную характеристику тетушкиных способностей, поперхнулась.

— А уж наша непреклонная Дадли Додд, каким бы ни была ревностным блюстителем правил, по сравнению с этой женщиной, просто невинный агнец. Нашему генералу Дадли тоже свойственны человеческие чувства и у нее начинается «мягкое несварение желудка, плавно перерастающее в мигрень» при виде Тильды. Поэтому, вся радость общения с ней достается мне.

— Бедняжка, Сибил. Она выглядит такой жалкой. Кроме того, с ней никто не общается.

— Мистер Пешенс считает, что дружба способствует увеличению греховных мыслей, а также развращает и растлевает ребенка.

— Но ведь это не так!

Тетя Гризельда печально пожала плечами.

— Значит, ей специально не разрешают общаться с детьми?

— Ее и в школу не хотели пускать. Но я пригрозила, что следующая воскресная проповедь его преподобия будет посвящена темноте невежества и Руфус будет упомянут, как главный попиратель света знаний. Тогда эти добродетельные люди дали свое согласие на обучение.

Этот разговор вызвал у меня непреодолимое желание подружиться с Сибил, и попробовать сделать ее существование хотя бы чуточку счастливее.

Однако на следующее утро девочка даже не посмотрела в мою сторону. Она сидела у окна, вжавшись в стену, словно изо всех сил старалась слиться с ней. Я подошла к ней, приветливо улыбнувшись и протянув руку. Она никак не отреагировала. Но я не из тех, кто легко сдается. Поэтому, придвинув стул, села рядом с ней у окна. В комнате кроме нас были братья Бредли и Стоуны, но они что-то увлеченно обсуждали и не обращали на нас внимания.

Я не знала, о чем говорить, когда на тебя не обращают внимания, поэтому, молча, сидела рядом с Сибил и смотрела в окно.

В течение двух последующих дней наши отношения с Сибил так и не сдвинулись с мертвой точки. Но на третий день, когда мы также молча сидели и девочка все также «мрачно сливалась со стеной», кое-что произошло.

Вошли миссис Тернер и Виолетта. За ними следом шел Николс Ливингтон с пылающими щеками. Его вид меня удивил — он застыл в дверях, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Ники, что ты там мнешься? — воскликнула Виолетта, и все взоры обратились на мальчика. — Ты можешь положить вещи на мой стул.

И только тут я заметила, что прятал Николс за спиной. Это была небольшая кружевная сумка, в которую Виолетта складывала листы и писменные принадлежности. Мальчик зарделся еще больше, быстрым шагом подошел к столу и, отодвинув стул, на котором обычно сидела девочка, поставил на него сумку. Сам же сел с противоположной стороны стола и принялся с интересом рассматривать кусок глины, прилипший к носку стертого ботинка.

Меня эта ситуация позабавила, и я краем глаза покосилась на Сибил. И тут я увидела, как девочка тихо смеется. Она закрыла рот ладошкой, глаза ее были прищурены и лучились смехом. В восторге, оттого, что Сибил наконец-то вынырнула из оцепенелого безучастия, я обняла ее.

— Сибил, как здорово, что ты развеселилась.

Но моя несдержанность напугала девочку. Она резко помрачнела и отодвинулась от меня.

— Я не должна смеяться, Найтингейл, — пробормотала она. — Я забылась. И мне придется прочитать сегодня дополнительную молитву, чтобы Господь простил меня за мою слабость.