Задумчивость Клайва нарушил слуга, доложивший о приходе виконта де Флорака, и к огонькам двух дымящихся сигар прибавился третий. Белсайз обрадовался приходу Флорака, с которым не раз встречался в злачных местах. "Он-то мне и поможет. Ведь он не раз стрелялся", — думает Джек. Кровь так кипела в жилах бедняги, что для него было бы облегчением, если бы ему немного ее выпустили. Он изложил Флораку свое дело: он ждет вызова от лорда Плимутрока.

— Comment donc?! — восклицает Флорак. — Il y avait donc qelqe chose! Cette pavre petite miss! Vos volez ter le pere, apres avoir delaisse la fille? Cherchez d'atres temoins, monsier. Le Vicomte de Florac ne se fait pas complice de telles lachetes [116] .

— Слушайте, Флорак, — говорит Джек, садясь на постели (глаза его мечут молнии), — ей богу, мне так и хочется свернуть вам шею и выбросить вас в окошко. Весь свет, что ли, на меня ополчился? Я, кажется, теряю разум. Если кто-нибудь осмелится подумать дурно об этом ангеле, если кому-нибудь взбредет в голову, что она не так чиста, кротка, добра и беспорочна, как херувимы в небесах, если кто вообразит, что я мог подло ее обидеть, пусть он только покажется мне на глаза! — кричит Джек. — Пусть только явится, черт возьми! Тащите же его сюда, чего там! Ее обидеть!.. И это я-то!.. Нет, я дурак, дурак! Проклятый дурень! Эй, кто там?!

— Кью, — отвечает голос из темноты, где вспыхивает огонек четвертой сигары, и Клайв, убедившись, что все гости в сборе, чиркает спичкой и зажигает свечи.

— Я слышал ваши последние слова, Джек, — без предисловий начинает лорд Кью, — и совершенно с вами согласен. Но зачем вы сюда явились? Какое право имеете вы снова терзать это бедное сердечко и пугать леди Клару своей бородищей? Вы мне обещали не видеться с ней. Вы дали слово джентльмена, когда я ссудил вас деньгами на эту поездку за границу. Черт с ними, с деньгами, — я не про них! Но вы же обещали, что перестанете ее преследовать. Плимутроки уехали из Лондона до вашего возвращения, дальнейшее зависело от вас. И с бедняжкой они поступили мягко и разумно. Не могла же она выйти за такого нищего! А вы вели себя позорно, Чарльз Белсайз. Слышите, трусливо и подло!

— Pst! Nmero dex, voila le mot lache [117] , - замечает Флорак.

— И не глядите на меня так грозно, — продолжает Кью. — Конечно, вы можете меня побить, если вам вздумается — кулачища у вас здоровые — да это и нетрудно. Но я еще раз повторяю: вы поступили скверно. Вы нарушили слово чести, а нынче сразили леди Клару столь же безжалостно, как если бы подняли на нее руку.

Горячие упреки Кью совсем обескуражили Белсайза. Верзила вскинул руки и уронил их вдоль тела, как побежденный гладиатор, молящий о пощаде. И снова повалился на железную кровать.

— Не знаю, — заговорил он, безостановочно крутя своей огромной лапой медный шарик на спинке кровати. — Не знаю, Фрэнк, что творится на свете и что такое со мной. Нынче я дважды слышал, что я трус, — от вас и от этого коротышки… Уж вы меня простите, Флорак. Не думаю, что очень достойно с вашей стороны бить лежачего. Ну что же, бейте! За меня ведь некому заступиться. Признаюсь, я вел себя как подлец; нарушил обещание — это вы правильно сказали, Фрэнк, дружище, — но я ведь не думал, что ей так тяжко будет меня видеть, — сказал он с рыданием в голосе. — Клянусь… я готов был отдать десять лет жизни, чтобы только взглянуть на нее. Я сходил с ума. Пробовал странствовать, чего только не делал! Был в Эмсе, Висбадене, Бад-Гомбурге, играл, как черт. Когда-то игра меня увлекала, а нынче даже не тянуло к зеленым столам. Я выиграл кучу денег… по крайней мере, для такого бедняка, как я. И все же не мог не вернуться. Не мог. Будь она на Северном полюсе, я и туда, клянусь, последовал бы за ней!

— Чтобы только взглянуть на нее и потешить свои глупые глаза, вы причиняете ей столько мучений? Да ведь это же сущее ребячество! — восклицает Кью, который от природы был очень отзывчив и в действительности принимал близко к сердцу страданья бедняги Джека. — Дайте мне лишь пять минут поглядеть на нее, Кью!.. — умоляющим голосом говорит Белсайз, сжимая руку приятеля. — Всего пять минут!

— Посовеститесь! — восклицает лорд Кью, отнимая руку. — Будьте мужчиной, Джек, хватит хныкать. Вы же не ребенок, который плачет оттого, что ему не дали игрушку. Избавьте бедную девушку от этих мук, подумайте о ней и откажите себе в удовольствии причинять ей липшие терзания и муки.

Белсайз вскочил, глаза его отнюдь не сияли добродушием.

— Хватит с меня этой болтовни! Достаточно меня тут ругали и поносили. Я поступлю так, как сочту нужным. Пойду своим путем, а если кто вздумает мне с помешать, пусть пеняет на себя! — И он принялся крутить свои темно-русые усы таким воинственным видом, словно стоял на ратном поле.

— Что ж, буду пенять на себя, — сказал лорд Кью, — и если я и вправду верно угадал, каким путем вы намерены идти, безумный вы человек, я сделаю все возможное, чтобы вам помешать. Неужто вы решитесь неотступно преследовать свою возлюбленную и явиться перед ней в роли убийцы ее отца, подобно Родриго из французской пьесы? Будь здесь Кочетт, он смог бы защитить сестру; в его отсутствие эту обязанность принимаю на себя я; так вот я объявляю вам, Чарльз Белсайз, при этих джентльменах, что человек, который оскорбляет эту юную леди, навязывает ей свое общество, зная, что доставляет ей только муку, преследует ее по пятам, дав слово чести с ней больше не видеться, не кто иной, как…

— Как кто, милорд?! — восклицает Белсайз, и его грудь начинает тяжело вздыматься.

— Вы сами знаете, — отвечает Кью. — Вы знаете, как называют того, кто обижает беззащитную женщину и нарушает обещание. Считайте, что это слово произнесено, и поступайте, как вздумаете.

— Я должен вам четыре тысячи по векселям, которые вы за меня оплатили, Кью, — говорят Белсайз. — И еще четыре сотни я взял наличными, когда вышел из тюрьмы.

— Вы еще больше оскорбляете меня, упоминая о деньгах! — сердится Кью. — Либо вы завтра же уедете, либо будьте добры назначить мне время и место. Вы не откажете в любезности быть моим секундантом, мистер Ньюком? Мы ведь с вами родня, а сей джентльмен намерен обидеть девушку, которая скоро войдет в нашу семью.