Шрифт:
– Да. – Мать смотрит присяжным в глаза. – Да, и всегда ею буду. Но последние двадцать пять лет я не пью.
Мама Эрика порой уезжала на несколько недель. Он говорил, что она навещает сестру, но позже я узнала, что никакой сестры у нее нет. Однажды, когда мы были еще совсем маленькими, он признался, что без нее ему лучше. Я подумала, что он сошел с ума. Как ребенок, уверенный, что его мать мертва, я бы предпочла самую несовершенную, лишь бы живую.
И ни с того ни с сего я вдруг вспоминаю, что мама оставила меня первой.
Обернувшись, я вижу, что Фиц о чем-то перешептывается с сидящим позади меня мужчиной. Судя по всему, он просит поменяться с ним местами. Когда он извлекает из кошелька двадцатидолларовую купюру, мужчина наконец встает.
– Успокойся! – говорит Фиц и сжимает мою руку в своей.
Эрик начинает перекрестный допрос. Интересно, кого он видит, когда смотрит на мою мать. Меня? Или свою мать?
– Миссис Васкез, вы сказали, что помните Делию исключительно счастливой.
Я понимаю, что он называет меня Делией, чтобы напомнить всем присутствующим, кто я есть на самом деле.
– Да.
– Но вы же не все помните из тех времен, верно?
– Я хотела бы помнить больше. Мне не посчастливилось видеть, как она растет.
– В младенчестве вы ей тоже не уделяли особого внимания, – парирует Эрик. – Правда ли, что в семьдесят втором году вас арестовали за вождение в нетрезвом виде?
– Протестую, Ваша честь! – выкрикивает Эмма.
Они с Эриком подходят к судье, но микрофон улавливает лишь обрывки их беседы.
– Ваша честь, этот арест уже покрылся морщинами от старости! Он был сделан еще до рождения Бетани Мэтьюс и потому не имеет никакого отношения к делу.
– Руководствуясь статьей шестьсот девятой, я подвергаю сомнению надежность свидетеля ввиду имевшего место ранее судебного преследования. И если подойти к вопросу с формальной точки зрения, Ваша честь, Бетани Мэтьюс, будучи двухмесячным зародышем, присутствовала-таки при совершении правонарушения.
– Мистер Тэлкотт, надеюсь, вы не рассчитываете начать здесь дебаты о правах нерожденных детей? – сурово интересуется Ноубл. – Протест принят. Дамы и господа присяжные заседатели, прошу вас не принимать к сведению все, что вы только что услышали.
Но от всякого камня, брошенного в воду, расходятся круги. И продолжают расходиться, когда камень ушел на дно. Бывали ли еще случаи, когда мама водила машину в нетрезвом виде и брала меня с собой? Не всегда же ее ловила полиция…
– Миссис Васкез, – продолжает Эрик, – однажды, когда вы были с дочерью дома вдвоем, ее ужалил скорпион, не так ли?
– Да.
– Вы не могли бы рассказать нам, как это произошло?
– Ей было года три. Она полезла рукой в почтовый ящик, а там сидел скорпион.
– Вы попросили трехлетнюю дочь забрать почту?
– Я не просила, она сама решила это сделать.
– Возможно, вы не просили ее, потому что лежали без сознания, перебрав с выпивкой.
– Я, если честно, не помню…
– Да? Тогда позвольте освежить вам память. Мне можно подойти к свидетелю? – Он отдает маме папку с пометкой «Улика А, обвиняемый». – Вы узнаете этот документ, миссис Васкез?
– Это медицинская карточка из больницы Скоттсдейла. Эрик указывает вниз страницы.
– Вы не могли бы прочесть это предложение вслух? Для присяжных.
Она кусает губы.
– Мать явилась в состоянии алкогольного опьянения.
– Эти записи ведут люди с медицинским образованием, – напоминает Эрик. – Как вам кажется, они вправе определять, кто пьян, а кто нет?
– В тот вечер никто у меня анализов не брал, – отвечает мама. – Они должны были лечить Бетани, и все.
– Большая удача – учитывая, что, когда ее доставили в больницу, она уже не дышала.
– Ее организм очень резко среагировал на яд.
– Настолько «резко», что она провела четыре с половиной часа в реанимации?
– Да.
– Настолько «резко», что ей понадобилась трахеотомия, чтобы возобновить дыхательный процесс?
– Да.
– Настолько «резко», что три следующих дня она провела в больничной палате, причем врачи постоянно говорили вам, что она может и не выжить?
Голова мамы опускается все ниже.
– Да.
– Вы пили в тот вечер, когда Делил должна была вернуться от отца?
– Да.
– В котором часу вы начали?