Фиц, по-моему, ничуть не удивляется, когда слышит мою просьбу. Он остается на стоянке с Софи и Гретой, задремавшими на заднем сиденье.

– Не спеши, – напутствует он меня.

И я вхожу в здание тюрьмы.

Кроме меня, там всего один посетитель. Отец садится за плексигласовой стеной и берет трубку.

– Все в порядке?

Я рассматриваю его: тюремная роба, повязка на левой руке, свежий шрам на виске. Его пробирает нервная дрожь, он постоянно оглядывается, как будто ждет нападения со спины. И это он спрашивает у меня, все ли в порядке!

– Ох, папочка…

И из глаз льются слезы.

Отец сжимает руку и ловким движением фокусника достает из кулака пучок бумажных салфеток. Только через несколько секунд он понимает, что не сможет передать их мне. Он грустно улыбается.

– Этому фокусу я еще не научился.

Когда мы показывали представления в доме престарелых, отцу приходилось уговаривать меня помочь ему с исчезновением. Он объяснил мне, как этот трюк работает на самом деле («Чего не видят, в то не верят»), но я все равно верила, что, как только черная завеса опустится, пропаду навсегда. Я так переживала, что он прорезал для меня крохотное отверстие в занавеске. Если я смогу за ним присматривать, сказал он, то уж точно не исчезну.

Я и забыла об этом отверстии и вспомнила только сейчас. И задумалась, помнила ли я, пускай на подсознательном уровне, как мы сбежали из дому. Ведь даже в шесть лет я не могла до конца поверить, что он вернет меня обратно.

Возможно, если бы день не выдался таким кошмарным я по дороге домой заметила бы, что Фиц говорит все меньше и меньше. Но я была полностью поглощена мыслями о Pутэнн и об отце. Паника настигает меня только тогда, когда мы останавливаемся у трейлера и я вижу припаркованную машину Эрика. Два дня назад – хотя кажется, что все двести – я оставила его в больнице, разозлившись на то, что он добросовестно выполнял свою работу.

– Зайди первым, – прошу я Фица. Я не помню случая, когда обратилась бы за помощью к кому-то другому. – Прими на себя первый удар.

– Не могу.

– Пожалуйста! – Я поворачиваюсь и смотрю на заднее сиденье, где Софи сонно посапывает у собаки под боком. – Можешь ее занести…

Фиц смотрит на меня, но по лицу его невозможно понять, о чем он думает.

– Не могу. Я занят.

– Чем?

Он вдруг вспыхивает, и это настолько не похоже на Фица, что я в ужасе отшатываюсь.

– Черт возьми, Делия, я проехал шестьсот миль, а ты даже не пыталась поддержать разговор!

Щеки мои заливает румянцем.

– Прости. Я думала…

– Что? Что мне больше нечем заняться? Что у меня нет своей жизни? Что мне приятнее возить тебя к черту на рога, чем заниматься вот этим?

С этими словами он обхватывает мое лицо руками и неумолимо, как магнит, притягивает меня к себе. Наши губы смыкаются грубо, с горечью; щетина царапает мне кожу, и жжение от этого чем-то напоминает раскаяние.

Он не Эрик, поэтому губы наши движутся в непривычном ритме. Он не Эрик, поэтому мы сталкивается зубами Он держит ладонь у меня на затылке, как будто боится, что я исчезну. Сердце мое бьется с невероятной силой.

– Мамуля!

Фиц отпускает меня, и, обернувшись, мы видим, что Софи с любопытством глядит на нас.

– О господи… – бормочет он.

– Софи, солнышко, – быстро нахожусь я, – тебе просто приснился сон. – Я неловко вылезаю из машины и так же неловко беру дочь на руки. – Иногда забавные вещи видишь во сне, правда?

Она снова обмякает у меня на плече. Из машины выскакивает Грета. Фиц уже тоже успел выйти.

– Делия…

В трейлере зажигается свет, открывается дверь. По алюминиевой лесенке спускается в одних трусах Эрик. Он берет у меня Софи как товар, за который внес плату.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, ночь взрывается ревом мотора. Это Фиц, подняв облако пыли и гравия, уносится прочь.

– Звонила сестра Рутэнн. Хотела узнать, как ты добралась, – тихо, чтобы не разбудить Софи, говорит Эрик. – Она мне обо всем рассказала.

Я молчу. Он укладывает Софи в кровать и закутывает ее в одеяло. Потом закрывает дверь в крохотную спальню и кладет руки мне на плечи.

– Ты в порядке?

Я хочу рассказать ему о резервации ходи, где земля у тебя под ногами готова в любой момент рассыпаться. Хочу рассказать о том, что совы умеют предсказывать будущее. Хочу рассказать, что чувствуешь, когда с высоты в двадцать этажей летит человек, а на небе тучи складываются в его силуэт.

Я хочу извиниться.

Но вместо этого я только безутешно рыдаю. Эрик опускается на корточки и обнимает меня.

– Ди, – просит он чуть позже, – ты можешь пообещать мне одну вещь?

Я отстраняюсь, решив, что он, как и Софи, видел нас в машине.

– Какую?

Он сглатывает ком в горле.

– Что я не стану таким, как твоя мать.

Сердце у меня сжимается.

– Эрик, ты больше не будешь пить.

– Я не о выпивке, – говорит он. – Я просто боюсь потерять тебя, как потеряла она.