Все это — строительство, планирование и обраще­ние с деньгами — требовало какого-то руководства Аш­рамом, так как Шри Бхагаван ничем подобным не за­нимался. Поэтому его брат, Ниранджнянананда Свами, стал сарвадхикари, или управителем, Ашрама. В жизни Ашрама возросло значение правил. Некоторые из них были утомительны для преданных, однако если кто-либо чувствовал соблазн протестовать или восставать, то позиция Шри Бхагавана сдерживала их, поскольку он подчинялся каждому правилу и поддерживал власть — не слишком энергично, возможно, просто из общего представления, что приказам следует повиноваться. В этом была многозначительность, как и во всем, что он делал.

Махарши предписывал путь, которым необходимо двигаться не в изоляции, но в условиях мира нынешней кали-юги, этого духовно темного века. И если он убеж­дал своих последователей вспоминать Атман, под­чиняясь обстоятельствам, что могли и не быть под­ходящими, то сам показывал пример подчинения всем правилам Ашрама. Сверх того, Шри Бхагаван не одоб­рял людей, уходящих в сторону от Цели, ради которой они обратились к нему, чтобы заниматься диспутами об управлении. Он говорил: «Люди приходят к побуж­дению посетить Ашрам в поисках Избавления, а потом увлекаются политиками Ашрама и забывают, ради че­го они пришли». Если такие вопросы представляли для них интерес, то им не было нужды приходить в Ти­руваннамалай.

Возникали случайные вспышки сопротивления и недовольства, и никто не может сказать, что они были в целом несправедливы по существу, но Шри Бхагаван не поддерживал их. Однажды группа почитателей — бизнесменов, адвокатов и учителей из Мадраса — при­ехала в специально арендованном автобусе требовать полного устранения руководства Ашрама и учреждения новой системы. Они столпились в Холле и сели перед Шри Бхагаваном. Махарши сидел в безмолвии, его ли­цо было суровым, отчужденным, твердым, как скала. Бунтовщики все больше смущались перед ним, пере­глядывались, передвигались, но никто не осмелился за­говорить. В конце концов они покинули Холл и вер­нулись в Мадрас. Только тогда Шри Бхагавану сказали, какую цель они преследовали, и он ответил: «Я удив­ляюсь, зачем они пришли сюда. Они пришли исправ­лять себя или Ашрам?»

В то же самое время — надо извлечь и другой урок — если какое-либо правило казалось не только утоми­тельным, но и несправедливым, Махарши не подчи­нялся ему, как он не согласился со сбором платы за посещение пещеры Вирупакша. Даже тогда это редко был действительный протест, а скорее — своим пове­дением он хотел привлечь внимание к несправедли­вости. Одно время в столовой Ашрама подавали вто­рой завтрак, но оказалось невозможным обеспечить всех настоящим кофе и поэтому лицам менее значи­тельным, с мирской точки зрения, тем, кто ел в даль­нем ее конце, приносили воду. Шри Бхагаван заметил это — он всегда замечал все — и сказал: «Дайте мне во­ду тоже». С тех пор он пил воду и никогда уже не принимал кофе.

Однажды, когда он уже был в возрасте, а его ко­лени, деформированные ревматизмом, плохо сгиба­лись, прибыла группа европейцев. Среди них была одна дама, непривыкшая сидеть, скрестив ноги, которая прислонилась к стене и вытянула их перед собой. Слу­житель, возможно не сознавая, насколько болезненно ей с непривычки сидеть со скрещенными ногами, при­казал ей принять эту позу. Бедная женщина, покраснев от смущения, поджала ноги. Шри Бхагаван немедлен­но сел прямо и тоже скрестил ноги. Несмотря на боль в коленях, он продолжал так сидеть, а когда почитатели попросили не делать этого, сказал: «Если таково пра­вило, я должен подчиниться, так же как и все осталь­ные. Если кому-то одному неприлично вытягивать но­ги, то и мне неприлично это делать перед каждым из присутствующих в холле». Тот служитель уже вышел, но его вернули, и он попросил даму сесть, как ей будет удобнее. Даже и после этого было трудно убедить Шри Бхагавана вытянуть ноги и расслабиться.

В первые годы критика встречалась иногда совер­шенно неожиданно. Посетители, с Запада в особен­ности, были подвержены миссионерским настроениям. Один энтузиаст даже вошел в Холл и разразился крас­норечием рядом с самим Шри Бхагаваном. Шри Бха­гаван не ответил, но голос Мэйджера Чадвика *, про­гремевший из глубины Холла, прозвучал как вызов тол­кованию христианства оратором и так смутил его, что тот оставил попытку учительствовать. Даже в послед­нее время продолжали приходить католические свя­щенники, чтобы продемонстрировать интерес и поч­тение, а затем настолько отбросить некоторые сомне­ния, что возникало желание узнать, открылись ли их сердца от общения с Учителем или и ранее их цели состояли не только в прозелитизме ** и искажении учения Махарши.

Однажды один мусульманин начал спорить, но за его вызовом стояла такая искренность, что Шри Бха­гаван терпеливо отвечал.

— Имеет ли Бог форму? — спросил он.

— Кто говорит, что Бог имеет форму? — парировал Шри Бхагаван.

Спрашивающий упорствовал:

— Если Бог бесформен, то не будет ли ошибкой приписывать Ему форму идола и почитать Его в нем?

Он понял смысл возражения Махарши, как: «Никто не говорит, что Бог имеет форму». Но на самом деле оно означает только то, что сказано, и было тотчас же развито:

— Оставьте Бога в покое; сначала скажите, имеете ли вы форму?

— Конечно, я имею форму, как вы можете видеть, но я — не Бог.

— Тогда значит вы — славно одетое физическое те­ло, составленное из мяса, крови и костей?

— Да, должно быть так. Я сознаю свое существо­вание в этой телесной форме.

— Вы называете себя телом, поскольку сейчас со­знаете свое тело, но разве вы — это тело? Может ли оно быть вами в глубоком сне, когда вы совершенно не осознаете его существование?