— Опасность этого минимальна, — ответил Чемберлен. — Мы располагаем информацией, что немцы не рискнут воевать на два фронта.

— Но где же будет этот «второй фронт»? — спросил Ллойд Джордж.

— Польша, — ответил Чемберлен.

«Ллойд Джордж расхохотался, стал издеваться над Чемберленом и доказывать, что Польша не имеет ни сколько-нибудь приличной авиации, ни достаточной механизации армии, что вооружение польских сил более чем посредственно, что экономически и внутриполитически Польша слаба. Без активной помощи СССР никакого «восточного фронта» быть не может... При отсутствии твердого соглашения с СССР я считаю Ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой, которая может кончиться очень плохо». 92

Таким образом, Ллойд Джордж сумел в нескольких словах суммировать этот неразрешимый для Британии и Франции вопрос. Без соглашения с Советским Союзом никакой Второй фронт в Европе был невозможен. Британский кабинет признавал, что Британия и Франция не способны спасти Польшу и Румынию от порабощения, и все же британский премьер-министр продолжал исповедовать те же самые взгляды, которые излагал в письме к сестре — не вступать ни в какие соглашения с Советами и вообще держать их на расстоянии. 93 Лидер либералов Арчибальд Синклер объяснял Майскому, что это было просто своего рода жонглерство. Учитывая польскую и румынскую враждебность, советским вступительным «взносом» в дело европейской безопасности могло бы стать обеспечение тех же самых Польши и Румынии оружием и военным снаряжением и отказ снабжать нацистскую Германию. Позднее информацию Синклера подтвердил Галифакс, поинтересовавшийся, не согласится ли советское правительство снабжать Польшу военными припасами. 94

Однако Чемберлен зря полагал, что советское правительство согласится играть эту подчиненную роль, в то время как Британия будет определять, когда и как Советский Союз должен вмешаться, чтобы защитить свои собственные интересы. Переписка Майского показывает, что некоторые британские официальные лица и дипломаты видели необходимость немедленных действий «для вовлечения в дело» Москвы. Но к несчастью, об этих британских посланиях советскому правительству, доходивших через Майского, нужно было молчать в Лондоне из-за оппозиции Чемберлена.

Таким образом, за последние две недели марта провалилась миссия Хадсона, было отклонено предложение о конференции в Бухаресте и потерпела фиаско идея о четырехсторонней декларации. Все эти неудачи весьма снизили доверие к многочисленным сообщениям Майского о перемене курса в британской политике. Но несмотря на все это и общую напряженность ситуации, оставалась британская надменность по отношению к советскому правительству и, что еще хуже, британцы с тем же насмешливым небрежением относились к растущему советскому недоверию. Что касается Франции, то, если не считать нескольких кратких встреч Сурица в конце марта с Бонне и Даладье, французское правительство заняло по отношению к Советскому Союзу пассивно-выжидательную позицию. Множились слухи о двурушничестве Бонне и его закулисных переговорах. Уже никто, и меньше всего в Москве, не доверял ему, а вместе с ним и французскому правительству. Однако несмотря на все эти неблагоприятные обстоятельства в начале апреля появился еще один, на этот раз последний шанс, создать англо-франко-советский блок.

В начале 1939 года британское правительство рассматривало вопрос о возобновлении торговых переговоров с Советским Союзом, целью которых было заставить его — уговорами или запугиванием — приобретать больше британских промышленных товаров. Торговый баланс неизменно оказывался с большой пользой для Советов, и это было постоянным источником раздражения для британских официальных кругов. Но попытки выравнять баланс завершились лишь провозглашением торгового эмбарго. Однако, по мере того, как вопросы международной политики приобретали перевес над вопросами торговли становилось понятно, что это не самый лучший выбор. «У России есть 100 дивизий, — замечал С. Д. Уэйли из британского казначейства. — И в случае возникновения конфликта это может оказаться решающим фактором, чтобы иметь Россию на нашей стороне». 1 Уэйли не был генералом, но этого и не требовалось, чтобы признать стратегическую важность СССР.

Сталинские чистки нанесли серьезный урон офицерскому корпусу Красной армии, но не смогли устранить сам Советский Союз как военный фактор в восточной Европе. Свой вклад в это дело внесли и англо-французские правые, которые использовали репрессии как предлог, чтобы уклониться от сотрудничества с Советским Союзом в борьбе против нацистской Германии. Как французские, так и британские военные источники считали Красную армию, несмотря на все недостатки, мощной военной силой и указывали на желательность иметь ее в качестве союзника. Французский военный атташе в Москве Паласс, например, сообщал в апреле 1938 года, что советское высшее командование уже оправляется от чисток и военный потенциал Красной армии следует считать довольно высоким. Генштаб не принял во внимание этот доклад, но Паласс продолжал стоять на своем. Красная армия через год после мобилизации могла выставить на фронт 250 дивизий. Она вполне была в состоянии защитить собственную территорию, а ее наступательная мощь, хотя и ограниченная, могла нанести серьезный урон врагу. 2 Британские военные аналитики склонялись к тому же. Английский военный атташе в Москве Р. К. Файербрэйс сообщал в начале марта 1939 года: «Красная армия в настоящее время верна режиму и готова вести, если ей прикажут, как оборонительную, так и наступательную войну... Она серьезно пострадала от "чисток", но все еще может представлять серьезное препятствие для атакующих...». 3

В начале 1939 года британское правительство могло в любой момент послать во Францию две дивизии, которые присоединились бы примерно к 85 французским, чтобы противостоять нацистской Германии. По всем подсчетам Советский Союз мог выставить в случае войны больше. Кроме того, не стоит забывать, что англо-французская военная стратегия базировалась на концепции guerre de longue dur'ee — долгой войны, в которой жесткая сухопутная и морская блокада в соединении с оборонительной стратегией на суше в конце концов истощили бы силы Германии и привели ее к поражению. Наступательные операции предусматривались только в качестве завершающего удара. Не нужно быть профессором военных наук, чтобы понять, что Красная армия могла оказаться ценным ресурсом в осуществлении такой стратегии. Даже если бы Красная армия была только серьезной оборонительной силой, Советский Союз мог еще лишить Германию возможности пользоваться своими богатыми природными ресурсами и одновременно осуществлять крупные поставки вооружения и припасов восточным союзникам, таким как Польша и Румыния, если бы того пожелали их правительства. Главная англо-французская претензия Красной армии заключалась в том, что она не могла осуществлять длительных стратегических наступательных операций — как из-за чисток, так и вследствие недостаточно развитой сети коммуникаций. Но у англо-французов не было и намерений начинать немедленные наступательные действия против вермахта. Чемберлен постоянно указывал на военную слабость Советского Союза, хотя факты говорили совсем о другом. Но не желая сотрудничества с Советским Союзом, Чемберлен использовал любые аргументы, чтобы оправдать свою позицию.

Такое положение вещей сохранялось до конца марта. Но постепенно обстоятельства начали меняться и Чемберлену становилось все труднее защищать свою позицию. После захвата нацистами Праги общественное мнение как в Британии, так и во Франции, стало склоняться не в пользу Германии. Дома Чемберлен попал под жесткую критику оппозиционных партий за нежелание сближаться с Советским Союзом. Его обвиняли в том, что он руководствуется только «идеологическими» мотивами. Чемберлен отрицал это: ведь Польша отказывалась от сотрудничества с Советами, точно так же, среди других, поступили фашистская Испания и салазаровская Португалия, включая даже Канаду. Стало быть, британская политика диктовалась целесообразностью, а не идеологией. 4 Но и тут все становилось с ног на голову — хвост по-прежнему продолжал вилять собакой. Литвинов замечал в телеграмме Майскому: «Речь как будто идет пока о помощи не Англии, а Польше, и решающее слово должны были сказать Чемберлен и Даладье, а не Бек. Не в первый раз Англия делает нам предложения о сотрудничестве и потом берет их обратно со ссылками на действительные или возможные возражения то Германии, то Японии, а теперь Польши». 5 Даже личные письма Чемберлена к сестрам демонстрируют именно его идеологическую предубежденность против Советского Союза.