Литвинов не сказал Сидсу, что советское правительство готовит ответные предложения французскому и британскому, о которых очевидно знал Суриц, когда встречался с Бонне 15 апреля. Именно в этот день Литвинов направил Сталину предложение о трехстороннем альянсе с Францией и Британией. Теперь у нас есть британские и французские предложения, говорил Литвинов; может быть, англичане посредством французов пытаются прощупать нас. В любом случае, британское и французское правительства начали раскрывать свои карты. «Если мы хотим от них чего-либо добиться, — говорил Литвинов, — мы также должны понемногу раскрывать и свои желания. Не приходится ожидать, чтобы другая сторона предлагала нам как раз то, чего мы хотим». Полагая, что советское правительство тоже заинтересовано в сотрудничестве с Францией и Британией, Литвинов предлагал программу-минимум, состоящую из четырех пунктов. Кратко ее можно суммировать так: взаимная помощь в случае агрессии против любой их трех подписывающихся сторон; поддержка всем государствам, имеющим общие границы с СССР, включая страны Прибалтики и Финляндию; срочное заключение соглашения о конкретных формах взаимопомощи и соглашение о том, чтобы не заключать сепаратного мира. «Предстоят, очевидно, срочные и сложные переговоры как с Францией, так и особенно с Англией», указывал Литвинов; поэтому необходимо тщательно отслеживать британское общественное мнение и пытаться влиять на него. 27

На следующий день Литвинов обсуждал свой план трехстороннего соглашения с Францией и Британией у Сталина. В результате, 17 апреля послу Сидсу было вручено предложение, состоявшее из восьми пунктов. Литвинов разъяснил, что советский план явился разработкой предложений Бонне, но включает и британскую идею о гарантиях для Польши и Румынии. 28

Сарджент и Кадоган предполагали, что Литвинов выдвинет свои, встречные предложения, и не ошиблись. Форин офис пребывал в замешательстве; Кадоган считал, что советские предложения «в высшей степени неприемлемы»; они дают «слишком мало в смысле безопасности», но будут способствовать отчуждению наших друзей и провоцировать наших противников. Британское правительство попросило Советы сделать одностороннее заявление о гарантиях «скорее с целью успокоить наших левых, чем получить какое-то весомое преимущество в военном смысле», отмечал Кадоган. «Вообще же сотрудничество с советским правительством может быть уместно в силу его желательности, но его следует допустить в такой форме, когда оно может быть признано наиболее целесообразным». Еще Кадоган вынужден был признать, что советские предложения ставят правительство Его Величества в трудное положение:

«...Весьма сложно отказаться от этих советских предложений. У нас уже сложилось мнение, что Советы только кормят нас проповедями о «коллективной безопасности», но не делают никаких практических предложений. Теперь они сделали, и будут иметь возможность упрекнуть нас, что мы не приняли их. Но больше всего будет упреков от наших же собственных левых... Кроме того, существует риск — хотя, я думаю, лишь в отдаленной перспективе, — что если мы не примем их предложений, Советы могут заключить что-то вроде соглашения "о ненападении" с германским правительством».

И все же Кадоган рекомендовал, чтобы предложения Литвинова были отвергнуты; что и было сделано, даже «с надменностью», как скажет позже французский посол Корбен. 29 Во время отклонения предложений Литвинова в мозги Форин офиса пришла еще одна мысль; о том, что неплохо бы надавить на французов, пока те не начали сепаратных переговоров с советским правительством. Таковые на самом деле могли входить в планы Литвинова, и это лишь ухудшило бы положение Британии. Поэтому Форин офис предложил французскому правительству обсудить этот вопрос, прежде чем оно даст ответ советскому послу в Париже. Кадоган разъяснил британскую позицию Корбену, который сообщал из Лондона, что к литвиновским предложениям решено относиться с «большой осторожностью». «Простой отказ, — как доводил Галифакс до сведения Фиппса в Париже, — дал бы русским возможность поставить оба наших правительства в весьма щекотливое положение, [поэтому] было бы лучше всего отделаться какими-нибудь незначительными, но вполне выполнимыми контрпредложениями». 30

Как и опасались британцы, французы проявляли все больший интерес к соглашению. Бонне «просил меня передать вам, — телеграфировал Суриц Литвинову 18 апреля, — что «первое впечатление у него сложилось очень благоприятное» и он должен признать, что наш проект «в высшей степени интересен». 31 Но потом начались подводные течения, как почти всегда случалось в делах Бонне с советским правительством, не в последнюю очередь обязанные своим появлением опасениям англичан, что французы с чрезмерной готовностью откликнулись на предложения Литвинова. Между французами и англичанами начался активный обмен мнениями, посвященный этому вопросу. Леже сообщал Фиппсу, что на первых порах Бонне склонялся к мысли, будто советские предложения касаются слишком широкого круга проблем и слишком обременительны. Но сам Леже считал, что они «вызвали возражения, которых вполне стоило ожидать», и могут служить только основой для соглашения: «Он чувствовал, что как только Франция и Британия выдвинут конкретные требования к России, они должны быть готовы, что и к ним будут в той или иной форме выдвинуты ответные требования...». 32 Бонне встретился с Сурицем 22 апреля. У нас возникли некоторые проблемы с советскими предложениями, сказал Бонне, французскому правительству не нравится идея гарантий странам Прибалтики, потому что в ответ не предусматривается советских гарантий Голландии, Бельгии и Швейцарии. Бонне просто забрасывал крючок. А в общем он сказал Сурицу, что французское правительство продолжит изучение предложений, и через несколько дней с ним опять свяжутся. 33

Французы пытались убедить англичан отказаться от своего упорного неприятия альянса с Советами, но тщетно. Бонне вручил Фиппсу французский ответ на предложения Литвинова: в нем говорилось, что советская озабоченность взаимной уравновешенностью обязательств является вполне понятным условием и этому до определенной меры следует пойти навстречу. Публичных ссылок на конкретные страны, в особенности на Польшу, следует избегать; в соглашении должно говориться «об общих и взаимных обязательствах по взаимной помощи между тремя данными правительствами, без упоминания какой-либо другой страны». Поэтому и «формула, предлагаемая советскому правительству, должна быть изложена в выражениях достаточно общих, без указаний на конкретные страны, и в то же время достаточно четкой, обусловливающей применение наиболее решительных в данных условиях мер». Больше того, французское правительство не собиралось поддерживать британское предложение советскому правительству об односторонней декларации по поводу помощи другим странам, поскольку оно было просто неприемлемо для Москвы. Тем не менее, обязывая Советский Союз прийти на помощь Франции и Британии, в случае, даже если война возникнет как следствие их действий, французское предложение все же требовало от Советов сохранять status quo в центральной и восточной Европе (курсив автора) и не налагало никаких обязательств на французское и британское правительства, то есть, помогать Советскому Союзу, если тому придется действовать в сходных обстоятельствах. Другими словами, французам и британцам предоставлялось право решать вопрос о войне и мире, а Советскому Союзу предоставлялось право тащиться вместе с ними в упряжке. Бонне вручил французские предложения о трехстороннем соглашении Сурицу 25 апреля. 34

Британцы считали, что французы зашли слишком далеко; русские так не считали. Чемберлену «вообще не правилось» французское предложение; так же как и Галифаксу с Кадоганом. Повторялась старая история: Польша не пойдет ни на какое сотрудничество с Советским Союзом. 35 Британский посол в Варшаве Кеннард предупреждал, что давление на Польшу способно только ухудшить положение. Как только Советский Союз станет полноправным членом антигерманской коалиции, Польше будет грозить отсылка на вторые роли. Больше того слишком шумная кампания в прессе и на радио о возможном соглашении с СССР насторожит польское общественное мнение и сыграет на руку нацистским пропагандистам, наживающим капитал на страхе перед большевизмом. «Не окажется ли возможным, — молил Кеннард, — даже в этот последний час, чтобы кто-нибудь из властей настоял на том, чтобы пресса и Би-Би-Си держали себя в рамках?» (подчеркнуто в оригинале). Кадоган считал, что «помочь могло бы» доведение письма Кеннарда до сведения Чемберлена. 36 Коллье, глава северного департамента, говоря в другом контексте (о Румынии) колко заметил: «если Гитлер решит действовать немедленно, он всегда может найти предлог, не затрагивающий Россию!». 37

Коллье был одним из приверженцев Ванситтарта и время от времени довольно смело критиковал правительство. В своем резком комментарии о протоколах комитета по внешней политике, составленного из министров кабинета, занимавших ключевые посты, он отмечал, что «если почитать между их строк», особенно высказывания Чемберлена, то «трудно избавиться от ощущения, что настоящий мотив поведения кабинета — желание заручиться поддержкой русских и в то же время оставить руки свободными, чтобы при случае указать Германии путь экспансии на восток, за счет России. Глава центрального департамента, Стрэнг, был не согласен с этим мнением; Кадоган, верный своим всегдашним воззрениям, хранил молчание. Коллье предупреждал, что «русские не настолько наивны, чтобы ни в чем не заподозрить нас, и я надеюсь, что сами мы тоже не окажемся настолько наивными, чтобы верить, что сможем действовать на два фронта». Советскую поддержку стоило иметь на своей стороне, каковы бы ни были издержки с этим связанные, и мы «не должны останавливаться перед тем, чтобы заплатить эту очевидную цену — дать русским, в обмен на обещание их помощи, уверенность, что мы не бросим их в одиночестве перед лицом германской экспансии». Меньшее по отношению к ним было бы не только бессовестно, а и обречено на провал. 38