— О чем ты думаешь, отче Викентий? — строго спросил Огнянов.

— Ты мне предлагаешь нечто совершенно невозможное. Могу ли я решиться на то, чтобы пойти и, как грабитель, обокрасть своего благодетеля? Это бесчестно, Огнянов!

— По-твоему, освобождение Болгарии — бесчестное дело? — спросил Огнянов, пронизывая его взглядом.

— Нет, честное.

— Следовательно, все пути, ведущие к ее освобождению, тоже честны.

Дьякон понял, что имеет дело с могучим противником, но решил бороться упорно.

— Но ты сам посуди, как могу я обокрасть своего благодетеля, который любит меня, словно родного сына?.. И я должен буду обобрать этого благородного старца, да к тому же еще патриота!.. Нет, при одной мысли об этом вся душа моя негодует… Поставь себя на мое место, и ты поймешь, что такая кража — что-то прямо безбожное!

— Нет, священное!

Дьякон растерянно смотрел на своего собеседника, так спокойно предлагавшего ему пойти на преступление.

— Лучше попросим его, может быть, он сам даст.

— Отец Иеротей — монах, а они не любят расставаться с деньгами.

— Давай все-таки попытаемся! Кто знает? А вдруг даст… — умоляющим голосом настаивал Викентий.

— Если мы станем его просить, придется посвятить его во все подробности нашего дела, а он очень близок с Юрданом Диамандиевым. Всегда заезжает к нему, когда бывает в городе… К тому же я убежден, что он денег не даст; мы зря потратим драгоценное время. Торопись, Викентий!

— Но это же чудовищно! Как я буду завтра в глаза ему глядеть? Ведь когда он узнает, что деньги пропали, — а это он непременно узнает, — подозрение сразу падет на меня. Ведь мне одному известны его тайны…

— А тебе вовсе не нужно ждать, пока он тебя заподозрит, ни тем более смотреть на него, как преступник, — возразил Огнянов.

Дьякон широко раскрыл глаза.

— Как? Ты мне советуешь после кражи бежать?

— Напротив, ты должен завтра утром пасть перед ним на колени и во всем исповедаться… Если он и впрямь такой благородный и преданный народу старец, каким ты его изображаешь он тебя простит. Поверь, ему будет легче забыть о тех лирах, что уже пропали, чем о тех, что еще бренчат у него в сундуке.

Викентий глубоко задумался. Его уже покорили доводы Огнянова, и он начинал понимать, что ему не выйти победителем из этой неравной борьбы.

— Что ж, решаешься, отче Викентий?

— Трудно мне, брат, — ответил дьякон, чуть не плача от волнения.

— Решишься — легче станет.

— Но я никогда не крал!

— И я никогда не убивал. А когда нужда заставила, разом укокошил двоих, как мышей. И заметь, передо мною были два вооруженных зверя.

— Вот именно, оттого-то тебе и было легко; перед тобою были два зверя, а мне придется идти против своего благодетеля, против беззащитного старика, который доверяет мне, как себе самому.

— Да ведь ты его и пальцем не тронешь! Ну, решайся скорей, пока не поздно. Помни слова Раковского [90] : «Время идет, время бежит, века на крыльях летят». Да вот, возьми хотя бы пример с того же Раковского: ему понадобились деньги для организации легиона, и он обобрал Киприяновский монастырь, когда гостил там… Смелее, Викентий! Огнянов не способен толкнуть тебя на подлость.

— Ох, погоди, дай собраться с мыслями! — взмолился Викентий, схватившись за голову.

Огнянов молча смотрел на него. Борьба длилась недолго, — Викентий вскоре поднял голову и, тяжело дыша, промолвил:

— Иду!

— Как ты проникнешь к нему в келью?

— Да просто открою дверь и войду.

— Неужели отец Иеротей оставляет келыо незапертой?

— Нет, но мой ключ подходит к его замку. Об этом я узнал случайно: как-то раз он потерял ключ, и я отворил ему дверь своим.

— А как ты откроешь сундук?

— Ключ от сундука хранится в боковом кармане его фиолетового кафтана; он висит на стене в келье… А не найду ключа, взломаю сундук. Отец Иеротей никогда не выходит из церкви раньше половины четвертого. Остается еще целый час… Эх, Бойчо, Бойчо, нелегкая тебя возьми!..

— Слушай, захвати-ка с собой нож.

— Зачем?

— Кто знает, может, и понадобится.

— Как? Ужели убивать кого-нибудь прикажешь? — воскликнул дьякон в негодовании.

— Оружие придает человеку мужество. Знаешь что, давай-ка я пойду с тобой вместе.

— Не нужен ты мне, жестокий человек! — крикнул дьякон почти злобно.

Огнянов теперь и сам дивился мрачной решительности этого юноши, еще недавно столь робкого и мягкого.

— Значит, больше не боишься греха? — улыбаясь, спросил Огнянов.