— Что такое?! — раздраженно откликнулся Цезарь, стараясь не смотреть на Потина.

— Жителям Александрии не понравится, если ты войдешь в город со всем своим войском, — как ни в чем не бывало ответил Потин.

— Я пришел сюда не для того, чтобы нравиться жителям, а чтобы восстановить законность и порядок, — чуть возвысив голос, ответил Цезарь и жестом приказал ликторам начать движение [31] .

Мерзкий евнух оказался прав — при входе в город их встретила огромная толпа народа. Люди были возбуждены, выкрикивали проклятия, многие в руках держали камни.

Цезарь подозвал Потина:

— Чем они недовольны? Сдается, их кто-то собрал намеренно.

Потин развел руками, чуть склонив голову набок.

— Глупый народ, — ответил он с едва заметной, но очевидно презрительной усмешкой (трудно было понять, к кому она относится: к Цезарю или к «глупому народу»). — Я предупреждал тебя, консул. Им не нравится многочисленность твоих солдат и фасции, что несут перед тобой ликторы [32] .

— Фасции? — переспросил Цезарь. — При чем здесь фасции? Разве тебе не известно, что их должны нести в знак моего консульского звания?

Потин поклонился, спрятав усмешку:

— Мне это известно, досточтимый консул, но мы не в Риме, а в Александрии — люди считают, что фасции оскорбляют царское величие моего господина.

— Вот как, — в свою очередь усмехнулся Цезарь, — говоришь, мы не в Риме? Ты прав, и я буду действовать так, как действовал бы в любой другой римской провинции при таких обстоятельствах. — И он повернулся к стоявшему у него за спиной легату: — Фуфий, прикажи разогнать толпу!

Толпу разогнали, и Цезарь без происшествий достиг царского дворца. (Уже к вечеру Потин доложил ему, что солдаты слишком жестоко обошлись с людьми: среди жителей Александрии много раненых, есть даже убитые. Это не согласовывалось с сообщением легата Фуфия Калена, тот сказал, что с толпой поступили мягко, только избили нескольких особенно крикливых. Как бы там ни было, но, не желая сразу же ссориться с Потином, Цезарь обещал во всем разобраться и, если понадобится, наказать виновных.) Малолетний царь Птоломей Дионис встретил его у парадной лестницы, приветствовал на довольно хорошей латыни. Цезарь, едва удержавшись от смеха — мальчик-царь был до смешного торжествен и походил на куклу, — в ответной речи сказал о крепости союза Рима и Египта, о долге правителя перед своим народом и о своем горячем желании неукоснительно исполнить посмертную волю усопшего царя Птоломея Авлета. Мальчик выслушал Цезаря с застывшим и чуть испуганным лицом, и на этом торжественная часть завершилась. Цезарю отвели обширные покои во дворце, его легионеры расположились в соседних домах. Часть солдат осталась на берегу для охраны гавани и кораблей.

Положение в стране поначалу не показалось Цезарю особенно запутанным и сложным. В завещании царя Птоломея Авлета были названы наследниками старший из двух сыновей и старшая из двух дочерей. Эту волю Птоломей Авлет в том же завещании заклинал исполнять римский народ и сенат — всеми богами и союзами, заключенными с Римом. Один экземпляр завещания был через послов доставлен в Рим для хранения в государственном казначействе, другой с тождественным текстом был доставлен в Александрию и предъявлен Цезарю запечатанным. По наущению своих советников — главным образом воспитателя молодого царя, евнуха Потина, — Дионис лишил сестру трона и изгнал из Египта. Войска, оставшиеся верными царице Клеопатре, встали лагерем в дельте Нила, недалеко от крепости Пелуссий, занятой основной частью войск царя. Война шла вяло, ограничивалась небольшими стычками отдельных отрядов и словесными угрозами с обеих сторон.

Когда это дело разбиралось перед Цезарем, он всячески старался в качестве посредника уладить спор между царем и царицей. Дружески обращаясь к Дионису, он предложил пригласить его сестру Клеопатру на общий совет, забыть все обиды и исполнить завещание отца, то есть управлять страной вместе. Дионис, не ответив, посмотрел на Потина, и евнух сказал, поклонившись сначала царю, потом Цезарю, что о приглашении Клеопатры и примирении с ней не может быть и речи, потому что последняя злоумышляла не только против власти Диониса, но и против самой его жизни. Цезарь, теряя терпение, взглянул на молодого царя, а Дионис, покосившись на Потина, утвердительно кивнул, хотя и не очень уверенно. Тогда Цезарь попытался применить последнее средство. Он сказал:

— Позволит ли царь переговорить с ним наедине?

Но евнух, вскочив с неожиданным проворством, закрыл собой царя и замахал руками:

— Царь плохо себя чувствует! Он очень устал!

Тогда же Цезарь понял, что с евнухом нужно что-то

делать, и как можно скорее. Он удалился на свою половину, чтобы в тишине обдумать создавшееся положение и принять единственно правильное решение.

Он привык действовать быстро и точно, не распутывая скрученные узлы событий, а разрубая их одним ударом. Цель его в данном случае была — сделать Египет римской провинцией. И если Дионис и Клеопатра не захотят примириться добровольно, он заставит их сделать это силой. А сейчас главное — отдалить от молодого царя евнуха Потина. В понимании Цезаря «отдалить» означало убить, а следовательно, нужно найти хороший повод и благоприятный случай.

Никогда Цезаря не мучили угрызения совести, и понятия добра и зла были для него вполне отвлеченными. В этом случае он рассуждал просто: зло — все то, что мешает ему утвердиться у власти, а добро — все, что помогает этому. Устранение проклятого евнуха, с одной стороны, выглядело делом весьма простым, с другой — весьма сложным.

Не в самой смерти Потина была трудность, а в том, что могло за этим последовать: возмущение народа и войска, может быть, война. Но после победы над самим Помпеем Магном любая война казалась Цезарю делом, не стоящим особых усилий, тем более в этой стране.