А теперь начну.

Я опустился на лежак, принимая удобную позу – кажется, в традиции йогов это называлось сукхасаной, то бишь позой мёртвого – и закрыл глаза. Подготовительный этап медитации обещает затянуться до ночи, но оно и к лучшему… всё к лучшему… меня непременно будет ждать успех…

Лодка разума черпнула воды бортами и медленно пошла ко дну. Плавно и уверенно, всё ниже и ниже, к воротам дворца Предвечной Ночи. Холодные воды сжимались чем дальше, тем сильнее, но при этом ничуть не ограничивали "движений". Последние отблески погасли. Даже стук сердца умолк, придавленный сапогом безвременья. На неизмеримое мгновение всякие ориентиры исчезли, осталась только темнота, тишина, спокойствие – то, что сродни спокойствию самой смерти, но всё же ему никоим образом не тождественно. Я совершил нефизическое усилие, не способное отозваться легчайшей дрожью век, но вместе с тем могущественное и простое, творящее нужную мне систему отсчёта.

Увы, моей индивидуальной точности – как и чистой силы воли – явно не хватало. Темнота, тишина и спокойствие не спешили уходить прочь, сменяясь тем, что мне надо. Я бы запаниковал, если бы в самом сердце медитативного покоя была возможна хотя бы тень паники. Вместо этого я продолжил прикладывать силу, вращая не то мир вокруг себя, не то себя вокруг мира.

Из теней памяти голос, гулко откашлявшись, медленно и размеренно продекламировал:

– Важно было сделать упор, во-первых, на то, что эта семантика является именно бинарной, так как для релевантной логики удавалось построить реляционную семантику только с тернарным отношением достижимости…

С первыми же звуками этого голоса перед моими ослепшими для света глазами явилось неименуемое чудо тех самых ворот, которые были моей промежуточной целью. Я бы возрадовался от полноты триумфа, если бы радость оставалась для меня возможна. Но она, подобно панике, до срока ушла прочь, схлопнулась где-то за пределами выбранной семантической плоскости.

Я оставался спокоен. Я наблюдал.

А голос продолжал свой труд:

– …что делало весьма проблематичной сколько-нибудь удачную её содержательную интерпретацию. А, во-вторых, на то, что предлагаемая семантика была адекватна названным исчислениям, ибо семантик как таковых, вообще говоря, строилось и может быть построено сколько угодно. – Кратчайшая пауза, достаточная, однако, чтобы пали засовы и отворились замки. Голос вроде человеческого продолжил:

– Теперь, когда названные цели достигнуты, можно сосредоточиться на анализе самой семантики, ее содержательном и философском обосновании, более тщательное внимание уделить проблеме адекватности семантики, а также вопросам отработки понятийного аппарата…

Ворота дворца распахнулись предо мною, и я вошёл.

Имеет ли смысл описывать здесь человеческими символами, метафорами и словами мой путь сквозь Предвечную Ночь? Пожалуй, нет. Такое описание пригодится кому-нибудь другому, решившему последовать по моим следам, не более, чем зрелище жующего человека способно насытить другого, стоящего рядом и наблюдающего. Переживания при посвящении всегда строго индивидуальны; мои личные радости и ужасы, открытия и потрясения ровно ничего не скажут обладателю другой личности. Как любят повторять мастера дзен: "Говорящий – не знает, знающий – молчит". Желая сойти за мудреца, промолчу и я.

Но скрытый за метафорами смысл воистину глубокогоритуала пояснить необходимо.

Беседка. Время спокойного созерцания. Такое редкое, такое ценное… хрупкое.

– Я восхищаюсь этим ненавистным мастерством.

– Айс?

– Этот Лепесток уникален. Я уже говорил тебе об этом. Но одна из граней уникальности всей этой конструкции меня просто бесит.

Разговора с Айсом я не планировал и теперь не знаю, как реагировать на сказанное. В чём охотно и признаюсь. Если не знаешь, что делать – плыви по течению. Я заметил:

– Навыки друида не делают меня всепонимающим.

– Я вовсе не хотел нагонять тумана. И всё объясню. Дело в том, что искалеченные в Войне риллу искалечили также свой Лепесток. В нём живут и умирают, как в настоящей реальности, но эта реальность не настоящая. Изящнейший парадокс, который разом завораживает и гневит. По крайней мере нас с тобой, знавших полноценные реальности. Ну, более полноценные.

– Я по-прежнему не понимаю тебя.

– А я объясню. Дослушай.

Пауза легка, как паутинка. Воспринявший совет всерьёз, я превращаюсь в слух.

– Мир смертных, Середина, живёт полной жизнью. Будь иначе, я бы не смог попасть сюда весь – почему, ты, я думаю, понимаешь. Дальний астрал и ментальные горизонты в этом Лепестке ничем или почти ничем не отличаются от привычных. Но уже на витальном уровне начинаются расхождения. Таэши , которой ты оперируешь – это уже не совсем та энергия жизни, которую изучают целители на моей первой родине. Но отличия пренебрежимо малы, они похожи на разницу в элементном составе морской воды в двух разных водоёмах. Да, разные соли, и пропорции разные, но одинаково горек вкус и плотность близка. А вот дальше… здешние стихии уже по-настоящему другие. Они куда податливее, чем нормальные стихии. Они слишком близки. В них действительно обитают влияющие на них духи – и прямым следствием становятся шаманы, сделавшие взаимодействие с духами профессией.

Неожиданное заявление. И я не могу не отреагировать:

– Хочешь сказать, что вне этого Лепестка шаманов не существует, как не существует Видящих или друидов?

– Почему же? Шаманы есть. Но, согласись, одно дело одушевить стихию или сущность, чтобы потом просить её или приказывать ей, а другое дело – работать с уже одушевлёнными сущностями. Но это далеко не всё! Наиболее яркие различия между истинным и ложным лежат в плоскости элементарных энергий. Глубина, Свет и Мрак – три величайшие иллюзии, с какими я когда-либо сталкивался лицом к лицу…