И тут существенно близким поэту представляется одна из глубинных основ джаза как искусства в целом — блюз. Кратко назову коренные особенности этого жанра афро-американской музыки: «неизменный строго выдержанный диалог между голосом и инструментом» [413] , особые ритмические эффекты (особенно полиритмия), жесткая, грубовато-«неблагозвучная» манера интонирования плюс некие тончайшие скольжения между тонами мелодии, кажущиеся «грязными», «циничными» для непосвященных, т. е. специфические «блюзовые ноты», «блюзовая зона» — blue area; методика в стиле разговорной речи, «а sung speeh» (Schuller) [414] , «от мягкой напевности до грубых резких выкриков» [415] , с особым «тембровым оформлением» привычных мелодических оборотов. Когда читаешь такое описание блюзовой поэтики: «…в отличие bel canto <…> — вокальное вибрато, «взрывчатые» ритмические эффекты, приемы так называемого «scat-singing», тремоло, фальцетто, стоны, рычание, нарочито хрипящие звуки…» [416] — создается ощущение, что перед нами характеристика стиля Бродского. Даже те же музыкальные термины — фальцет, тремоло, вокальное вибрато — он не раз использует в своих анализах поэтического текста [417] .

Блюзовая музыкально-выразительная система, поэтика и этика оказались близкими Бродскому или органично воспринятыми им наряду с суммой влияний прежде всего литературных. Блюз несентиментален; это не только и не столько лирика, сколько социально-психологическое преодоление ламентации и при этом ирония, отстраняющая позиция. Что касается тематики, то напомню, что в блюзе царят прежде всего образы страдания, несчастливой любви, причем «мрачная тоска неизменно переплетается в нем с своеобразным «юмором висельника» и открытой чувственностью. Глубокий душевный надрыв неотделим от скептической усмешки; одиночество окрашено воспоминаниями о наслаждении; плач сливается с «абсурдным ожесточенным смехом горя, возникающим, когда нет веры, на которую можно опереться»» [418] . За всем этим — не цинизм и бесплодное отчаяние, а нечто гораздо большее. Блюз скрывает, выражая это в музыке, одиночество изгоя среди чужих, среди мелкой суеты, ничтожества жизни. И в целом «душу потерянного народа, ищущего родину <…> Трагедия здесь такая подлинная, неприкрашенная, безжалостная… Блюзовая песня олицетворяет духовный облик целой эпохи» [419] .

Хочется подчеркнуть, что поэтика Бродского представляет исследователю немало доказательств близости — или соотносимости — и с другими музыкальными стилями, жанрами: элементами музыки барокко, раннего классицизма, да и, разумеется, особенностями музыкальной речи композиторов- современников. Эти аспекты заслуживали отдельного рассмотрения [420] .

Закономерность темы, избранной для данной статьи, ныне уже внятно ощутима на слух и даже нашла некое воплощение, на сцене и в записи, в музыкально-поэтических композициях. Здесь же хотелось проследить конкретные моменты сближения отдельных свойств стихотворной речи с джазовой поэтикой. В главных чертах последняя представляется близкой некоторым существенным чертам поэтики Бродского, для которого оказались кардинально важны сам дух джазового импровизационного музицирования, атмосфера раскованности, джаз как аллегория душевной свободы, независимости от штампов официоза, звуковая палитра джаза и — блюзовая тоска, философичность, юмор, прохладный скептицизм, гибкое «раскачивание» между трагедией и насмешкой, «сдержанный лиризм» [421] , далекие от романтического пафоса прошлого и, на новом витке, воплощающие драмы и победы, обретения и сохранения индивидуального творческого сознания, своего голоса. В «открытой» форме джазовых импровизаций, предполагающих потенциальное продолжение, восхождение, есть сходство с бродской «идеей бесконечности, перспективы» в цепи поэтических образов, — с тем, что поэт определяет как «музыку стихотворения» [422] .

За Бродским давно уже закрепилась репутация одного из крупнейших поэтов XX столетия. Ученые отмечают, что его воздействие на читателя зависит не только от глубины и диапазона затрагиваемых им тем, но и от изобретательности и мастерства в использовании формальных приемов — от поразительных метафор до изысканно развитого чувства звука и ритма. Некоторые аспекты его технической виртуозности привлекали многочисленных исследователей — взять, к примеру, большое количество статей, посвященных рифме Бродского [423] . Необычная ритмика, которая начинает преобладать в его поэзии начиная с 70-х годов и остается преобладающей в заключительные периоды, также давно отмечена учеными [424] , хотя она и оказалась трудно поддающейся определениям [425] . Несколько меньше внимания уделялось строфике Бродского. Михаил Лотман [426] указал на тенденцию Бродского к тому, что он назвал «гиперстрофикой»: стихотворение состоит из секций («гиперстроф»), каждая из которых в свою очередь состоит из группы строф; а я в статье, в которой рассматривалась, как мы теперь знаем, примерно половина поэтических текстов Бродского [427] , попытался каталогизировать разнообразие его строфики.

Настоящая статья представляет собой исправленный и значительно дополненный вариант статьи 1986 года, в которой я обследовал все стихи Бродского из его книг до 1983 года включительно: 319 стихотворений и поэм, всего 15 155 строк. В то время значительная часть ранних произведений Бродского оставалась неопубликованной, так что я пытался представить скорее «репрезентативный», чем полный обзор. Недавние издания поэзии Бродского включают куда более высокий процент написанного поэтом. Основой для моего анализа послужили четырехтомные «Сочинения Иосифа Бродского» (СПб., 1992–1995), наиболее полное собрание на тот момент, когда я начал свою работу надданным обзором. Второе издание этого собрания (Сочинения: [В 6 т.]. СПб., 1997–2000) начало выходить несколько лет спустя, и я заполнил пробелы произведениями из четвертого тома второго издания (1998), в который входят стихи последних лет жизни поэта, а также несколько отсутствующих в первом издании. Также в данный обзор включено некоторое количество стихотворений из первого сборника Бродского, «Стихотворения и поэмы» (Washington, 1965), не вошедших в собрания сочинений 90-х годов. Бродский недолюбливал «Стихотворения и поэмы», и хотя многие стихи оттуда были перепечатаны в других ранних изданиях, 21 стихотворение, включая 15 из первых 18, в собрания сочинений не вошли. Напротив, стихи, написанные Бродским по-английски, я в свой обзор не включаю, так как моя задача рассмотреть обновление русского стиха; также не включены в обзор переводы, ибо их строфика определялась в большей степени оригиналом, чем выбором Бродского. В целом материал данного обзора составили 690 поэтических текстов (30 353 строки).

Точно определить, что составляет поэтический текст, не всегда легко. Порой несколько произведений, поставленных в рад, выглядят как секции единого текста, но иногда подобные группы скорее воспринимаются как отдельные стихотворения, составляющие цикл. Поскольку в центре внимания данной статьи использование Бродским строфы, я склоняюсь к тому, чтобы рассматривать как отдельные тексты секции больших произведений, если различаются по форме строфы. Например, «Шествие» (1.95) анализируется как серия отдельных текстов, но «Горбунов и Горчаков» (2.102), где строфика от главы к главе остается почти неизменной, — как единое произведение [428] . Тот же принцип применяется и к более коротким вещам. Так, три стихотворения под общим названием «На смерть Т.С. Элиота» (1.411) рассматриваются как отдельные, а «Три главы» (1.52) — как единый текст. В одном случае я рассматриваю почти идентичные строфы как отдельные тексты. Речь идет о «Посвящается стулу», состоящем из семи пронумерованных сонетов; каждый сонет я рассматриваю как отдельное произведение. Такой подход к различению единого текста и цикла оправдывается желанием дать как можно более точную категоризацию индивидуальных строфических форм у Бродского. В результате общее количество произведений в таблицах несколько выше, чем если считать просто по названиям.

Строфы характеризируются согласно их четырем основным признакам: количеству строк, схеме рифмовки, типу строчного окончания (клаузулы) и размеру [429] . Клаузула, которая очень важна для русского стиха, но играет незначительную роль, скажем, в английском, — это часть строки вслед за последним метрическим ударением. Когда ударение падает на последний слог, слогов для клаузулы не остается, и такое окончание называется «мужским». Если за последним ударением в строке следует один слог, то клаузула называется «женской», если два — то «дактилической», если три или больше — то «гипердактилической». При описании схемы рифмовки обычно указывается и тип клаузулы. Так, четверостишие, описываемое АЬАЬ, состоит из перекрестных женских (А) и мужских (Ь) рифм. А'А'ВВ изображает четверостишие со смежными дактилическими (А') и женскими (В) рифмами, аВ» В «а — с опоясывающей мужской (а) и гипердактилической (В») рифмой. Незарифмованные строки обозначаются как х, X, X' или X» в зависимости от клаузулы. Например, четверостишие со всеми окончаниями мужскими, в котором рифмуются только четные строки, будет обозначено: хаха [430] .

Если одна или более из этих четырех характеристик варьируются от строфы к строфе, такое стихотворение называется разнострофическим [431] . Большинство поэтов сохраняют единую форму строфы на протяжении стихотворения, но некоторые, например Тютчев [432] и Бродский, написали немало разнострофических произведений. Вариации в типе клаузулы (например, AbAb/аВаВ) и в схеме рифмовки (т. е. в порядке рифм, например — AbAb/AbbA) наиболее часты и не случайно наиболее деликатны. Бродский, подобно большинству поэтов, использует эти вариации, одну из них или обе вместе, в большей части своих разнострофических стихотворений. Более резкий прием перемены размера от строфы к строфе применяется Бродским лишь изредка. С другой стороны, он часто прибегает к не менее бросающейся в глаза технике — варьированию числа строк в строфах; как становится очевидно из категории IID в таблице I, Бродский иногда пишет стихотворение четверостишиями или восьмистрочными строфами, но включает одну строфу короче или длиннее остальных. Стихотворения без интервалов или стихотворения, в которых число строк в группах варьируется нерегулярно, относятся к нестрофическим. Более трети стихотворений Бродского попадают в эту категорию.