Работы оказывается неожиданно много. Настоящий, без дураков, огнестрел, причем не только пулевые ранения, но и осколочные. За окном странное сочетание звуков — очень знакомое. Тяжелая техника сочетает в себе несочетаемое — например, ревущий за окном танк к басовому низкому гулу двигателя приплетает чистые высокие звуки лязгающих траков, и странно это слышать в комплекте — по уму кажется, что не может быть такого звонкого мелодичного звука от бронечудища. Чего там танк возится, непонятно — санинструктор не успевает толком ничего сказать, как какой-то капитан бегом уводит его, несмотря на наши возражения. Попытка забрать и нас для чего-то спешного — проваливается, капитан посылается в лес и поля. Это его страшно бесит, но Надежда заявляет, что она вольнонаемная, а я, на голубом глазу, ставлю его в известность, что сам офицер того же ранга.

Работаем, лихорадочно спеша — раненые, как на грех, все тяжелые, не безнадежные.

Восемь человек. Два жгута. Двенадцать перевязок. Кровопотеря здоровенная. Везти их надо быстро. А еще этот странный парень в углу с часовым. Но сопровождающий с «маталыгой» должен быть и охрану снимать нельзя. Ладно, сам справлюсь.

Одним махом расходуем половину припасов, а лягушки с кровозаменителем уходят все. Этих надо эвакуировать как можно быстрее. Вызываю нашу «маталыгу» — и начинается пересадка. В итоге тягач забит битком, и на броне еще сидят наши знакомые — те, с переломами, ради которых мы изначально сюда и прикатили. Они очень недовольны изменениями. Надежда затыкает их фонтан неудовольствия тем, что садится с ними, успев сказать мне перед отъездом:

— Будете оказывать помощь тому, который в углу лежит, сначала проверьте его на наличие оружия, щиколотки, карманы, рукава. И хорошо проверьте.

— Вы что-то о нем знаете?

— Его охраняют. Потому лучше сразу относитесь к нему как к враждебному и опасному, целее будете. Может, его и обыскали, а может, и нет.

— Хорошо, посмотрю! Удачи!

— Мы за вами заедем!

Лежащий в углу — невысокий, худощавый мужик. Молодой. Ранения в грудь — замотан поверх одежды на скорую руку.

Как-то так получается, что к словам медсестры стоит прислушаться. За последнее время она уже доказала, что не бросает их на ветер. Осматривая раненого, лишний раз убеждаюсь, что она знает, о чем говорит, — на щиколотке находится злобного вида небольшой нож с черным лезвием, а под мышкой странный пистолетик белого металла — я такой ни разу не видал. Несмотря на смешные размеры — как ПСМ [61] , который мне доводилось держать в руках, — этот явно под девять мм. В магазине пять знакомых кургузых патрончиков. Нож просит себе караульный, прикрывавший меня стволом, отдаю ему, потому как прикрывал грамотно и, случись что — не влепил бы очередь мне в спину. Себе прибираю пистолетик — патрон ходовой. Да и размер приятный.

Найденный в кармане брелок с автомобильными ключами оружием не является, но прибираю его совершенно автоматически, как незабвенный Шура Балаганов.

Раненый и впрямь оказывается враждебным. Немного по-другому — я не успеваю толком оказать ему помощь, а он уже помирает. Не могу сказать, что реанимационное пособие я оказал полностью. Нет, конечно. Да и две дыры в грудной клетке как-то не воодушевляли. Отходим с караульным — он страхует. А я второй раз за день делаю «тап, тап» при первых признаках обращения.

— Кто это был?

— Член его знает, урода.

Удивляюсь такому.

— Так он не из ваших?

— Куда там. Дивер, сволочь.

— Да что тут у вас случилось-то?

— Это пусть начальство рассказывает. Я не в курсах.

— Зря я тебе нож дал.

— Да я действительно не в курсах.

Ладно, тут делать уже нечего. Выхожу на улицу и иду глянуть, что там танк вытворяет. Зрелище странное — из-под груды строительного мусора, видимо, обломков нехилого совсем недавно домика торчит орудийный ствол. Понятно, что танк въехал в дом, и его там привалило. Второй такой же металлический агрегат старается выволочь из руин незадачливого собрата.

Судя по толпе народа и начальственным крикам, сейчас именно тут разворачивается основной эпизод. Подхожу поближе. Вообще-то мне надо добираться к своим — и санинструктора тоже зачем-то вызывали.

Он стоит в толпе зевак, одетых в «милитари-стайл», и глазеет самым наглым образом. Оказывается, начальство упало и сломало палец. Ну да. Скользко нынче. Что происходит — он и сам знает плохо, но, со слов раненых, какие-то хамы пытались захватить и угнать танк. Вот прямо так, посреди полного здоровья, на шарап. Говорят, хамов было двадцать, все спецназовцы. Наших успели убить пятерых, да еще восемь ранено. В застрявшем в руинах танке еще осталось два танкиста — что с ними, неясно, водила вроде живой.

Нахожу подполковника с забинтованной лапой, он отмахивается от меня, как от мухи, и продолжает командовать. В здоровой руке держит приспособу для беспроводной связи, но орет в нее так, словно и без нее обойтись может.

Чертов капитан, который вертится рядом, заявляет, что к своим меня отправить могут только по окончании операции, если на то будет решение командира. Думаю, это он только что сфантазировал, просто мстит, что мы нагло игнорировали его приказы. Правда, снисходит до объяснений инцидента. Дивергруппа составом в четыре человека совершила нападение на экипаж танка, убив двоих и ранив одного, но, к общему счастью, водитель сообразил, что происходит, и дал задний ход, въехав при этом в дом.