Ну мы и пошли вертеться, дав два полных оборота на 360 градусов, как корова на льду, после чего улетели в кювет. И все это время отчетливо запомнилось до мельчайших деталей. Я успел передумать чертову прорву всего, правда, превалировало утилитарное — сейчас врежемся в этот грузовик левым бортом, значит, повреждения у меня будут, как на рис. 38 учебника по судмедэкспертизе. Нет, проскочили, если воткнемся передом в «жигуль», значит, повреждения пассажира на заднем сиденье слева будут как в случае, описанном на рис. 40 того же учебника. И в том же духе.

А потом втроем мы выдернули тяжеленный «мерс» из кювета на голом адреналине. И не проносилась передо мной вся жизнь…

И сейчас я вижу отчетливо бежевые метелки прошлогоднего бурьяна, серый мерзкий снег, репейник на хламиде морфа, отчетливо, хоть рисуй потом по памяти, все пятна на его роже и зубы… Да акула симпатичнее! Но это не все… С речью что-то… Его речь очень характерная. Было… Точно было… Когда? Что-то с опухолью… Точно! Раковая опухоль…

Молодой очень успешный инженер тридцати четырех лет. Отличная семья, отличная карьера, отличный специалист и, видимо, очень хороший человек — друзья к нему ходили все время, даже когда стало ясно, что это — все. Мне его спихнули потому, как студент-шестикурсник уже может что-то делать, а больше уже пациенту и не нужно. Опухоль была не курабельна [62] . Ни оперативно, ни терапевтически. И развивалась стремительно, отчего у пациента отключались одна за другой функции мозга — то он забыл, как логарифмировать, потом уже становилось невозможным считать. Потом резко ухудшилась речь — сначала перестал говорить сложносочиненными предложениями, затем начал излагать мысли на странном языке, состоявшем практически из существительных, и понимал максимально упрощенную речь, отчего мучился не меньше, чем от болей…

Но я-то хорош гусь. Взяли тепленьким. Остается только покрываться холодным потом. Хорошо еще, не обделался. Вот есть такая теория, что обсираются от ужаса не трусливые люди, а те, которых в детстве хвалили за «хорошо покакал». Меня, видно, не хвалили. Или просто забыл, как это делается. Не до того сейчас.

А до чего? Чего ему надо? Я что, в плену? У кого? Или ему собеседник нужен?

Да нет, морда у него в кровище, жрал он кого-то, иначе б морфом не был. Или я, такой покорный, отлично гожусь на консервы?

— Хессиххх?

— Что?

— Хессиххх??

Смотрит на сумку. Ага, понял!

— Медик. Врач. Доктор.

Черт, чего это на меня словесный понос напал? Взамен положенного по ситуации натурального, что ли?

— Это понятно. Великолепно! Теперь продолжим начатое. С чего это вы, почтенный, так нахально разъезжаете?

Не отрывая правого глаза от зубов у самого лица, левым стараюсь посмотреть вбок. Там стоит герой — картинка. Не знаю почему, но первое впечатление — манекен из оружейного бутика. Снаряжение такое впервые вижу — от амуниции до оружия. Все определенно дорогущее и навороченное, прямо прет таковым от этого красавца. Шлем на башке явно натовский, да еще с какими-то привинченными приблудами, а вот автоматик в лапах — явный АКСУ. Только не простой — и магазин коротенький, и понавешено на него всякого — и глушитель, и гранатомет, но все какое-то необычное. Либо я очумел, либо и у гранатомета торчит магазин. И стоит это чучело в картинной позе. Хотя вообще-то ему есть с чего так стоять, чего уж там…

— Итак, эскулап как тот медведь — шел по лесу, увидел, горит машина. Сел в нее — и сгорел. Что с нашими диверсантствующими произошло?

Убивал бы таких баянистов, рассказывать с таким понтом самый старый анекдот — это даже не хамство. Хотя да. Похож я на медведя. Сгорел. Сел в машину и сгорел. Расслабился как-то. Катались мы взад-вперед без проблем, да и ехать-то тут всего ничего. А про то, что у диверов обычно есть группа поддержки и прикрытия, — совсем запамятовал. Вот она, группа. Прострелили мне колесико и, пока я возился и пыхтел, — подошли мягонько и незаметно…

— Убили несколько человек, ранили с десяток, сами тоже легли. Ключи взял с умершего — помочь было невозможно — проникающие огнестрельные грудной полости.

— Замечательно! Поменьше употребляйте существительных, когда разговариваете.

— Извините, не понял?

— Я так хочу! Меньше существительных! Теперь — молодец Мутабор! Мясо!

Пендрила вытягивает из сумки кусок и кидает морфу. Тот ловко его ловит и чавкает прямо у моей физиономии. Хорошенькая парочка.

— Снимайте каску и медленно бросайте влево. Чтоб не питать ненужных глупостей.

Шлем стальной звякает о наст.

— Великолепно и замечательно. Какая специализация?

— Терапевт.

— Это хуже. Хирургически подготовлены? Шить умеете?

— Хирургическая подготовка была, практики было мало. Шить умею.

— Отлично. Мутабор! Позиция!

Морф, к моему несказанному облегчению, отодвигается. Правда, то, что он стоит чуть дальше, не меняет в ситуации ничего. Судя по тому, как он мясо поймал — шустрый, зараза. Да и Пендрила ненавязчиво меня на мушке держит.

— Присядьте на колени. И руки поднимите. Прекрасно. Итак, мне нужно, чтоб вы ассистировали. Работать приходится много, жаль тратить время на второстепенные второстепенности. Вы меня понимаете?

— Не совсем. Много раненых?

— Вот еще глупости, тратить время на такую слюнявую чушь. Экспериментальные изыскания по некробиотическим новоформам! Вот где можно развернуться! Это — потрясающе! Да вы и сами видите, какая здесь перспективность! Перед вами стоит. Вы о таком и не мечтали, верно?