К вечеру температура в каптерке повысилась до плюс двадцати.

Снова взялись за проверку приборов. И все они оказались исправными.

Казалось бы, пустяшный случай, а он помог Лейкину укрепить в людях авторитет, веру в его знания.

Чтобы окончательно убедить людей в своей правоте, Лейкин нашел шкалу поправок для нулевой температуры, и на другой день, когда в каптерке выстыло, снова проверили приборы. Все они действовали нормально.

Лейкин не стеснялся учиться у своих подчиненных. Он не корчил из себя ученого мужа, не кичился своим академическим значком. Но он не впадал и в другую крайность и всегда стремился быть независимым. Он помнил слова, которые часто говорил своим слушателям начальник курса Юрий Иванович Чижов: «В каждом подчиненном вы должны в первую очередь видеть человека и тогда любое, самое трудное дело вам будет по плечу».

— Неужели придется разбирать самолет? — перебил мысли Лейкина один из техников.

— Подождем с разборкой. Сначала посмотрим форсажную электросхему.

Тщательно ознакомившись с электросхемой, Лейкин пришел к выводу, что вчера или несколькими днями раньше техник самолета пробовал на земле искрообразование форсажа. В это время прервалось питание, свеча, разумеется, перестала жужжать, но форсаж остался включенным. Техник не придал этому значения.

Лейкин включил форсаж: схема отработала в исходное положение и все встало на свое место. Оказалось, неисправности вовсе и не было.

— Сами могли бы додуматься, — сказал Лейкин, вылезая из кабины, и тут же поставил в пример механика по электрооборудованию рядового Сидорцева, который, осматривая самолет после ночных полетов, обнаружил угольную пыль на вентиляционных окнах генератора.

— Другой бы на его месте тоже обнаружил пыль, — сказал Лейкин. — И даже доложил бы об этом. Но думать, почему она образуется, не стал бы. Пусть, мол, инженеры, думают. Они академии кончали.

Все вспомнили этот случай. Тогда некоторые посчитали явление с пылью закономерным. Дескать срабатываются щетки, вот и пыль. А рядовой Сидорцев, приученный Лейкиным во всем докапываться до корня, решил иначе. Он ни на минуту не забывал, что генератор — это жизненно важный источник питания. Откажет генератор в полете, и летчик потеряет радиосвязь, на самолете перестанут работать пилотажно-навигационные электроприборы. И что же будет, если летчик летит в сложных метеорологических условиях, когда ориентироваться приходится только по авиагоризонту, компасу и другим приборам?

— Надо отправить генератор в лабораторию, — сказал Сидорцев инженеру. — Вероятно, бьет коллектор.

Генератор отправили в лабораторию на исследование. Предположение механика полностью оправдалось.

За то, что Сидорцев предотвратил отказ генератора, командование полка объявило ему благодарность и наградило ценным подарком.

Уходя со стоянки, Лейкин приказал техникам еще раз от начала до конца проверить работу форсажной электросхемы. И те с жаром взялись за дело. Всем хотелось быть похожими на инженера Лейкина, который всегда умеет докопаться до сути неполадки или повреждения.

Шли обычные ночные полеты. Летчики учились летать по системе в сложных метеорологических условиях. Первый вылет для пробивания облаков и захода на посадку вслепую делали на учебно-тренировочном самолете вместе с инструктором.

Вот только что приземлился Кобозев. Инструктор Ващенко прямо у самолета сделал летчику замечания, и они, несколько возбужденные, пошли, громко переговариваясь, в домик для летчиков.

Старшина сверхсрочной службы Трегидько, как и положено механику, остался у самолета, чтобы подготовить его к новому вылету. Он подкатил тележку с аккумулятором и, морщась от жара, исходящего от горячего двигателя, с помощью фары стал осматривать лопатки турбины.

Некоторые считают, что профессия механика лишена всякой романтики. Трегидько не спорил, хотя любил свое дело больше всего на свете. Ветераны полка помнят, как круглолицый старшина с редкими черными волосами, искусно прикрывавшими лысину, уходил на «гражданку». Целый год от него не было ни слуху, ни духу, а потом он вдруг заявился.

— Не могу без авиации, — чистосердечно признался товарищам. — До смерти тоска заела…

Трегидько присвоили звание старшины сверхсрочной службы, вручили погоны.

Старшина неразговорчив, и, когда речь заходит о геройских подвигах в воздухе, он берет инструментальную сумку и уходит на свою старую, видавшую виды машину.

Он не совершал подвигов в воздухе, не летал в сложных метеоусловиях, не боролся с иллюзиями, не делал смелых посадок, не пробивал звукового барьера. Но вряд ли летчики могли бы похвастаться победами, если бы самолет, за которым ухаживал старшина Трегидько, не подготавливался так внимательно.

Когда эскадрилья получила новые сверхзвуковые всепогодные перехватчики, старшина загрустил. Не потому, что его не радовала новая техника. Нет! Он был всего-навсего старшина, а на новых, сложных по конструкции самолетах по штату должны работать офицеры-техники, прошедшие специальную подготовку на курсах.

— Не вешай носа, — сказал ему командир, — будешь работать в другой эскадрилье.

Легко сказать — в другой эскадрилье. А каково-то расставаться с техниками, летчиками, с которыми он, можно сказать, сроднился за многие годы.

— А если я перейду на «спарку»? — неожиданно предложил Трегидько.

— Мы, конечно, все будем рады. Но эта трудная работа. Кому-кому, а тебе-то известно: на «спарке» летает вся эскадрилья. Приходится делать по шесть-семь посадок в день. И каких посадок! Да еще на разведку погоды приходится летать…