Хлебнул все же лиха Мишка Ягунин за четверо суток пути. Он бы и за неделю не добрался до Уральска, не будь в кармане бумажки с большим политическим весом. Там на пишмашинке было отпечатано, что сотрудник Самгубчека Ягунин М. И. выполняет особо важное задание, а посему транспортной ЧК всех желдорог республики предписывается оказывать ему в передвижениях обязательную и срочную помощь.

Оказывали, делали что могли. Но разве в силах даже транспортная ЧК поторопить поезд, опаздывающий на тридцать часов? Как быть чекистам железной дороги, если в Ртищеве в тифу оказались обе сменные бригады машинистов? Попробуй обеспечь удобство передвижения Ягунину М. И., сажая его в Пензе в вагон, который не то что переполнен – бока раздул от пассажиров, словно насосавшийся клещ. Всего насмотрелся. Одно светлое мгновение и было: на станции Пенза увидел торопившуюся к своему вагону Нинку Ковалеву. Садилась в санитарный поезд. Веселая, румяная. В белой косынке с красным крестом. Кричал ей вслед с подножки – не услышала.

В Саратовской губчека ему сообщили, что своего товарища они отправили к Уварову двумя днями раньше. О характере же самого задания – ни гу-гу: в Уральске сейчас сидит замнач Саратовской губчека, он и будет руководить операцией. Все, все там, в Уральске. Только доберись же ты, наконец, Мишка, до этого треклятого Уральска!..

Уфф!.. Показался-таки, чертушка! Пока не сам город, а станция. Плывут мимо мастерские, депо, нефтяные резервуары… Вот и вокзал. Ничего вокзал, каменный. Правда, маленький – не Самара. Да и город сам… Не больше Сызрани.

Сыпал мягкий снежок, морозец совсем не чувствовался. Мишка не стал спрашивать, где здесь ЧК, решил найти сам. Саратовцы сказали, что на Михайловской. Где-то в центре она должна быть, не иначе. Мишку удивляло, что на улицах города – бывшего центра уральского казачества – он не встретил пока ни одного казака. Подумав, решил, что сейчас они небось не очень-то хвастают своими форменными одеждами. Прижала хвосты заносчивой казаре советская власть. Хотя, рассудил Мишка, бедняцкому казачьему элементу она пришлась в самый раз.

Почти сразу Ягунин вышел в центр города. Что это центр, Мишка догадался по большой церкви и красивому бульвару. На широкой улице взгляд привлекли несколько высоких зданий с колоннами. Почти как на Советской в Самаре. Но… чуть похуже. Мишка свернул было на соседнюю улицу, – нет, эта даже немощеная, вроде не то. Но увидел бульвар – еще красивей. В Самаре таких нет…

…А через час, успев необыкновенно вкусно пообедать в войсковой столовке – умял глубокую миску разваристой «шрапнели» с кусочками бараньих выжарок, – Ягунин уже сидел в хорошо натопленной комнатке, где были стул, кровать и умывальник, и слушал, что говорил ему широкоплечий человек с крючковатым носом и сильной шеей, в которую врезался воротник кителя. Это и был Васильев, в чьи руки Ягунин благополучно передал газеты, обращения и письма.

Мишку немного отвлекали капли, падавшие из умывальника в ржавый тазик.

– С Вирном, значит, договоренность была использовать тебя с бережливостью. Ты, значит, ценная для ихней чрезвычкомиссии фигура, так надо понимать. Мы учитываем это, хотя, конечно, всякий чекист есть ценная фигура. В принципе. Но – договор дороже денег… – Васильев вдруг раскатисто захохотал. – Ой мама! А что сейчас не дороже денег?

Мишка тоже рассмеялся: а ведь верно!

– Так вот, – посерьезнел Васильев, – в самую, значит, банду Серова засылать мы тебя не станем. Побережем, значит. Как обещали. А службу тебе, значит, подберем такую: будешь торговать всяким барахлом, с киргизами, значит…

– Что-о? – Мишка вскочил со стула. Красные пятна выступили на щеках: он был возмущен!

– Будешь ездить по станицам и хуторам, – невозмутимо продолжал Васильев, – на пути следования Серова. Значит, вокруг до около. Захаживать к тебе будут и бандиты – за табаком, за самогоном. У киргизов ты вроде бы вымениваешь продукты, ну а газетки раздаешь так, на закурку. Кому какие. Дадим, значит, всяких – и старых, и нужных. Дадим и листовки. А главное, слухи пускай, что советская власть, значит, готова простить бандита, если он сам, значит… Ну, понимаешь сам, чего объяснять.

Кап… кап… – барабанило в тазике.

– Эх-ма! ЧК! – дерзко сказал Мишка. – Умывальник починить не могут. – Ему было до слез обидно: ну и задание!..

– Починим, починим, – успокоил его Васильев и расправил большими пальцами ремень, стягивающий чудную талию. – Я бы на твоем месте, Ягунин, поинтересовался, на каком, значит, языке с киргизами будешь говорить?

– А они что? Ни бельмеса по-нашему? Озадачило его такое обстоятельство, чего и говорить.

– С тобой поедет Байжан. Местный чекист. Он переведет, что надо! Да! Ты ведь не знаешь, видать, что у Серова из киргизов целые эскадроны? Агитировать их надо, значит, тоже. На то и Байжан.

– Так… – Мишка нахмурил светлые брови. – А как насчет оружия? У меня только наган.

Васильев засмеялся, покрутил головой.

– Оружие? Сдашь его нам. Так-то!

Купец Иголкин

Если б Мишку спросили, хочет ли он, чтоб его сейчас увидели товарищи из Самгубчека, он, пожалуй, затруднился бы с ответом. С одной стороны, можно гордиться: не в городе с его культурной обстановкой, не на извозчике и даже не на автомашине, а на огромном лохматом верблюде, запряженном в киргизскую повозку, кочует по бескрайней заснеженной пустыне чекист Ягунин, разыскивая бандитов. Но можно взглянуть и с другого угла. И тогда от смеха не удержишься. Безоружный, обложился мешками с тряпьем и мелочным товаром, трясется на дурацкой арбе так, что рта не открыть, а то язык оттяпаешь. Не чекист, а просто немытый-небритый-нечесаный парнишка. Сколько их, жалких добытчиков пропитания, мыкается по дорогам и станциям Киргизского края, пробиваясь в хлебный город Ташкент? Хоть бы рысью бежал горбатый, что ли, на душе было б повеселей. Нет же, оттопырил губу – мне-то, мол, некуда торопиться. Мерно шлепает себе, будто часы: так-так, так-так… Снег в степи неглубок, до земли продавливает его верблюжья ножища.