Бетрав выглядел словно на грани сердечного приступа. Все онемели. Было слышно, как от ветерка шелестят страницы газеты, которую адвокат выронил из рук.

— Чего молчишь? — вновь заговорила Полетт. — Ты же вчера наверняка общался с Дюшагом. Ты всегда ему рассказываешь обо всех происшествиях для его газеты.

— Ну общался. — Бетрав тяжело плюхнулся на ближайший к нему стул. — Я еще по дороге из Бон-Авиро в город позвонил ему, рассказал, что и как. И попросил, чтобы он пока не давал об этом в газете никаких сообщений, чтобы подождал до следующего дня. Да! — Он ударил кулаком по столу. — Попросил!

— А он что?

— Он сказал, что Марк все сделал правильно.

— Он так сказал?! — одновременно с Полетт воскликнула я, но совсем с другой интонацией.

— Правильно?! — сдавленно выдохнула Кларисс. — Боже…

— Конечно, правильно. — Полетт взглянула на нее с одобрением. — Тогда и нужно было так печатать в газете! Что этот мясник заслуживает смерти! А твой друг Дюшаг чего напечатал?

— Не друг он мне больше, — не глядя ни на кого, сказал Бетрав. — Так друзья не поступают. Просил же его…

— Что ж ты мне вчера вечером не признался, что тебя Дюшаг подвел? Все Лола, Лола!

— Лола этого не писала! — вмешалась я.

— Все! Хватит! — закричал Марк. — Какая теперь разница? Писала, не писала! Дядя Жак, вставай, сходим за вином.

— Ты ключ нашел? — кашлянув, спросил тот и поднялся.

— Нет. Дверь чем-нибудь отожмем.

Я смотрела на их спины, и у меня опять было ощущение, что я уже больше не увижу Марка, что Бетрав уводит его от меня навсегда. Полетт снова, правда вполголоса, завела рассуждения о том, что Марк поступил правильно, что все в городе это понимают и только нелюди могут осуждать, что убийство матери прощать нельзя и все в таком роде. Остальные молчали и тоже, наверное, смотрели вслед Марку.

Я очень хорошо помню свою первую ночь в Бон-Авиро. Марк отнес меня на руках в одну из комнат на втором этаже. Опустил на кровать. Сказал, что спит за стенкой, и, если мне что-нибудь понадобится, я могу ему просто постучать. Пожелал спокойной ночи и ушел. Я долго лежала, глядя в темноту и коря себя за то, что позволила ему уйти.

Он же нес меня на руках! Что мне стоило покрепче обнять его за шею и начать целоваться? Но он же не просто так сказал, что спит за стенкой. Постучать ему или не стучать? А вдруг его смущает моя больная нога? Или он из лучших джентльменских побуждений не хочет доставлять ей лишнего дискомфорта? Или даже не стучать, а самой доковылять в его комнату?..

Но вдруг у него все-таки есть обязательства перед этой девочкой Лолой? Она, правда, славная. Мне-то что — я завтра уеду отсюда навсегда, но в их отношениях тоже навсегда останется трещина. Лола почувствует! Я знаю. Я же на собственной шкуре хорошо испытала мужскую неверность, зачем заставлять ее страдать?

В доме было очень тихо, и мне казалось, что я даже слышу, как Марк дышит в соседней комнате и не спит. Но если Лола ему действительно безразлична и между ними ничего нет, что же тогда мешает мне постучать? Просто поднять руку и ударить над изголовьем пару раз?..

Потом, видимо, сон все-таки сморил меня, потому что я проснулась от боли — ногу свело — и собственного крика. Наверное, я кричала слишком громко, потому что почти сразу Марк постучал в дверь.

— Соланж! Что случилось? Я могу помочь?

— Не знаю!..

— Нога? Поискать что-нибудь обезболивающее?

— Да войдите же! — Я включила ночник. — Глупо разговаривать через дверь в пустом доме!

Он вошел. На нем были только брюки. Футболку он комкал в руках.

— Простите, я не одет.

— Ну так оденьтесь! Кажется, вы держите футболку!

Он посмотрел на нее. Развернул. Надел на себя. Оказалось, что наизнанку. Снял. Стал выворачивать. Я видела, как у него трясутся руки и он весь подрагивает.

— Вам холодно? — Я откинула одеяло. — Идите сюда!

Он внимательно посмотрел на меня.

— Нет. Здесь тепло. — Отшвырнул футболку и присел на кровать ко мне. — Дайте-ка вашу ногу.

Я положила ногу ему на колено.

— Надо снять повязку, — сказал он и стал ее разматывать. — Пусть отдохнет. Я немного помассирую. Вам будет легче.

— Помассируйте, — сказала я, чувствуя, что меня тоже начинает трясти — от его прикосновений.

Он размотал бинты и стал очень осторожно поглаживать пальцами мою щиколотку. Я стиснула зубы — от его пальцев шло тепло, и от этого тепла вверх побежали ручейки тока: к коленям, к бедрам, скручиваясь в жаркую спираль внутри меня. Со своим шумным дыханием я уже не справлялась.