Шрифт:
И все же Роман Монтана — один из умнейших людей, которых она знала.
Некоторые, размышляла она, используют свой ум и знания в стенах лабораторий, и немного оставалось такого, чего они бы не знали или не понимали в пределах своего научного диапазона.
Лабораторией Романа был весь мир, вокруг него не замыкались стены, и почти не было таких явлений, которых бы он не знал или не понимал в пределах своего природного простора.
Она задумалась: мудрость не определяется количеством страниц прочитанных книг, не всегда является следствием учебы, а гений необязательно тот, кто удостоился академических наград, необязательно…
Гений. Она мало задумывалась над этим словом раньше. Гений — личность, наделенная необыкновенными умственными способностями, незаурядной силой мозга: гений в математике, естествознании и других академических областях…
Или обладать врожденной гениальностью в отношении лошадей, мастерства выживания, людей…
Тогда, ее осенило, Роман Монтана — гений в полном смысле этого слова.
Она уронила куклу.
— Теодосия? — позвал Роман, заметив изумление на ее лице, опустился рядом с ней на колени и погладил щеку девушки ладонью. — Что случилось?
Ее широко раскрытые глаза встретились с его взглядом: неделями ездила из города в город, приглашала незнакомых мужчин, пытаясь найти такого же умного, как Аптон. А все это время он находился рядом с ней, направляя ее своей особенной гениальностью, умный и добрый.
Именно такими и были Аптон и Роман Монтана.
О Боже, почему она не уловила сходства раньше? Неужели ее поиски академической учености закрыли ее глаза на все остальное?
Ее сердцебиение участилось, словно приглашая к другой жизни.
— Роман, — прошептала она, — я… — остановилась и положила руку ему на грудь. — Роман… не возражаешь стать отцом ребенка?
ГЛАВА 17
Ее предложение так ошарашило, что Роман не решался ответить сразу, боясь торопливости, — вдруг это сон, который закончится и больше не повторится?
Воцарившееся молчание смутило Теодосию — как могла забыть?
— Извини, Роман, — прозвучал чей-то чужой голос. — Золото. Забыла, что у меня нет больше денег, чтобы заплатить. Но осталась рубиновая брошь…
— Не нужны ни золото, ни брошь, Теодосия. Взглянув на него, она поняла правду этих слов в лазурных глубинах его глаз.
— Согласен? — прошептали ее губы.
Не видя ничего, кроме ее ослепляющей красоты, не слыша ничего, кроме прекрасного голоса, он кивнул:
— Да.
Когда-то давным-давно ей вздумалось совершить коитус с любым незнакомцем в темной комнате гостиницы — теперь решено заняться любовью с Романом Монтана под пологом деревьев.
Радость поднялась в ней, словно чудесный рассвет — девушка протянула к нему руки.
Роман прижал ее к себе, к груди и держал так, словно кто-то вот-вот мог прийти и увести ее куда-то далеко. Улыбаясь, они улеглись на землю, продолжая держать друг друга в объятиях.
Ночь застала их все в том же приподнятом настроении, уютно устроившихся друг около друга — на мягком ложе из травы и цветов.
— Уже темно, — прошептал Роман. Теодосия молчала: время пришло, еще немного — и она расстанется с девственностью.
Эта мысль вызвала у нее трепет беспокойства.
— Ты будешь мягок, Роман.
Она произнесла слова утвердительно, но он услышал в них вопрос.
— Да.
Поднявшись с земли, она достала одну из своих сумок с повозки и исчезла в зарослях кустарника.
Неровно дыша и волнуясь, Роман развел костер в укрытии ближайшей дубовой прогалины, решив приготовить рагу из вяленого мяса и картофеля, хотя еда его мало беспокоила, но Теодосия не ела с полудня.
Когда кушанье забулькало над огнем, она, одетая в свою фланелевую ночную рубашку, сидела, прислонившись к большому дереву — свет костра плясал на ее длинных золотых волосах.
— Ужин готов.
Девушка не чувствовала запаха рагу, но видела только Романа, снявшего рубашку, сапоги и чулки, оставшегося в одних узких черных бриджах — сбросит их и будет любить ее. Сегодня. Эта мысль вертелась в ее голове, словно любимый деликатес.
— Хочешь есть, Теодосия?
Онемев от ожидания, она лишь покачала головой. Он почувствовал ее возбуждение, но напоминал себе, что трепет нетерпения обостряет желание. Небрежно взяв ложку, начал мешать рагу.
— Нервничаешь?