— Не туда, — бросил Роман и потащил ее в противоположную сторону.

— Еще недавно ты говорил, что хочешь поужинать в комнате.

— А теперь вот вздумалось поесть на воздухе! — Взяв ее руку, вывел в открытое поле, граничащее с городом, там усадил среди колокольчиков и бросил салфетки с едой рядом с ней.

Спутница взглянула на него.

— Можешь объяснить причину своего гнева, Роман?

— Я не сержусь.

Прислонившись спиной к кучке камней, она развернула салфетки.

— Пожалуйста, ешь.

— Слишком зол, чтобы есть! — Он повернулся к ней спиной, сунул руки в карманы и уставился в потемневшее небо. — Говорил же тебе, что произойдет. Но разве послушалась? Черта с два. И не подумала.

— А что случилось?

— Что случилось? — Он резко повернулся к ней лицом. — Ты что, не видела всех этих… — Он замялся, пытаясь вспомнить выражение, которым Теодосия назвала мужчину, набросившегося на нее в Уайлд Виндз. — Не видела lackivating meaflarants, которые пялились на тебя в ресторане?

— Lackivating meaflarants? Что-о. — Она улыбнулась. — Полагаю, описание, которое ты ищешь — Lascivious malfeasants.

— Называй их как угодно! Выстроились в линию, поджидая…

— Роман, никто не делал ничего подобного — один подошел к столу, но ты с ним справился. Вторым был преподобный…

— Послушай, Теодосия, — продолжал он, размахивая рукой. — Чтобы я мог справиться с работой твоего телохранителя, от тебя требуется выполнение некоторых правил. Номер один — не носить то, что я не советую; номер два — никогда не забывать правило номер один; номер три…

— Мне не нравится твоя деспотичная позиция.

— Да? Наплевать, нравится тебе или нет!

Теодосия медленно сняла шкурку с цыпленка и принялась за мясо, затем взяла клубнику.

Продолжая хмуриться, Роман наблюдал, как она пробует спелую ягоду: контраст алого цвета и молочно-белой щеки заворожил его — мягкие полные губы блаженно высасывали сок.

Желание возникло внезапно и с такой силой, что он вздрогнул.

— Роман, будешь есть?

— Что? Э, да. — Овладев собой, сел рядом, отметив яркий контраст ее персиковых юбок, густой изумрудной травы и голубых колокольчиков. Боже, какая картина!

— Вот. — Она подала ему кусочек арбуза.

Он вонзил в него зубы и почувствовал, как сок побежал по подбородку. Улыбнувшись, Теодосия промокнула его салфеткой.

Это движение подстегнуло его: страсть разжигала то самое «нечто», что ей так часто удавалось пробуждать в нем.

— У тебя когда-нибудь был друг, Роман?

Звук ее голоса вернул его к реальности. Встряхнувшись, положил арбуз и принялся за цыплячью грудинку.

— Знаком со многими людьми, — ответил он с набитым ртом.

— Знакомые и друзья — не одно и то же. — Со времени приезда в Техас я встретилась с некоторыми людьми, но не настолько хорошо знаю их, чтобы назвать друзьями. Таким образом, это просто знакомые.

У него появилось такое чувство, что она к чему-то клонит, но что бы это ни было, ему, вероятно, пользы не даст.

Он попытался — сбить ее с толку.

— Я тоже почти ничего о тебе не знаю. Полагаю, что и мы только знакомые.

Она выбросила зеленый хвостик клубники.

— Обижаете, сэр. Вам известно обо мне больше, чем кому-либо еще в Техасе.

Откусив еще кусок цыпленка, Роман подумал о том, что она сказала.

— Все равно я знаю о тебе очень мало.

— Ты так считаешь? — Она склонила голову набок. — Я на самом деле мало что рассказывала, верно? Хотя не собиралась утаивать что-то от тебя. Была так заинтересована, чтобы побольше узнать о тебе, что не пришло в голову говорить о себе. Позже вечером обещаю ответить на любой вопрос, который ты захочешь узнать. Но сейчас возвращаемся в гостиницу.

Она принялась собирать оставшуюся еду в салфетки.

— Где ты родилась? — выпалил он, намереваясь задать ей пару сотен вопросов прежде, чем вернуться в комнату.

— В Нью-Йорке.

Роман схватил еще один кусок цыпленка с салфетки, которую она держала, «вонзился в него так, словно не ел несколько дней.

— Еще не наелся, Теодосия.

— Очень хорошо. — Положила салфетки. — Пожалуйста, поторопись.

Он жевал так медленно, будто это был не цыпленок, а самое твердое дерево.