Уловив мрачное настроение Романа, Теодосия поднялась и встала впереди него.

— Мелвин, давайте встретимся завтра. Хотелось бы продолжить беседу. Вместе позавтракаем?

— Это доставит мне большое удовольствие, Теодосия. — Мелвин встал. — Приду завтра в семь тридцать. Надеюсь, не слишком рано, поскольку в девять должен быть в школе.

Теодосия наклонила голову.

— Семь тридцать. Прекрасно.

— Приятного вечера вам обоим. — Мелвин вышел из комнаты.

В ту же секунду, как дверь захлопнулась, Теодосия обратилась к Роману.

— Эгберт, Роман? Эгберт?

Не говоря ни слова, он прошел через комнату и исчез за перегородкой.

Теодосия последовала было за ним, но внезапно остановилась, увидев его галстук и рубашку, перелетевшую через ширму.

— Роман, ты собираешься купаться?

— Да. Хочешь присоединиться?

Она, как могла, пыталась не обращать внимания на приливы потока тепла, вызванного его приглашением.

— Уже купалась в той воде, которая налита в ванне. Если тебе так захотелось освежиться, пошли за чистой.

— Ты ведь не накапливаешь грязь на своей персоне, а лишь становишься немного запыленной. Разве не так ты мне объясняла?

— Да, но…

— Значит, эта вода достаточно чистая для меня. — Он стянул с себя сапоги. Теодосия услышала, как они упали на пол, и решила — пока Роман за ширмой — переодеться в ночную рубашку.

— Роман, почему ты так вел себя с Мелвином Пристли? — спросила она, раздеваясь.

— Не хочу, чтобы хоть один волосок его усов приблизился к тебе, — спокойно ответил он.

— Роман?

Он стянул чулки, расстегнул пояс и повесил его на верхнюю перекладину ширмы.

— Роман, совершенно очевидно, что тебе не понравился Мелвин, — заявила Теодосия, доставая ночную рубашку из ящика комода. — Я, однако, нахожу его вполне достойным и интеллигентным джентльменом и уверена, что завтра ты будешь того же мнения.

Он снял штаны.

— Ты меня слушаешь?

Резким взмахом он перебросил их через ширму так, что они очутились у ног Теодосии, надевавшей рубашку. Не в силах противостоять соблазну, она подняла их, сохранившие тепло его тела; не понимая, зачем, прижала к груди — легкий озноб пробежал по ее телу, желание вспыхнуло так быстро, что она вскрикнула.

Роман услышал этот тихий стон и улыбнулся.

— В самом деле, не хочешь ко мне присоединиться, Теодосия? — крикнул он, шагая в ванну. — Кажется, ты немного запылилась, пока мы сидели на лугу. — Он опустился в прохладную воду и откинулся на край ванны.

Она услышала всплески. Роман обнажен.

— Обнажен, — шептала она.

— Что ты сказала? — отозвался он. Обнажен — вот что она сказала. Тихо усмехнувшись, схватил мыло и стал быстро Намыливаться. — Намыль свои натруженные руки, Роман, — он притворился, что разговаривает сам с собой. — Вот так. По плечам, по груди, по животу. Встань, — продолжил он и поднялся. — Теперь ноги. Одну, вторую, бедра. Ах, как здорово. Как чертовски приятно.

Теодосия продолжала держать его штаны дрожащими руками, ее воображение подсказывало, что делали его руки, когда он прикасается к себе… держит себя… чувствует себя…

— Теодосия.

Что? Вроде отозвалась она, нахмурившись, осознала, что не произнесла этого слова вслух.

— Что?

— Знаешь, я не говорил, но перед приездом в Ред Вулф по ночам, когда ты спала, иногда читал твое секс-руководство. Знаешь, как тот тибетский парень называет определенную часть мужского тела?

Ослабев от желания, Теодосия с трудом добралась до кресла в другом конце комнаты.

— «Стрела жизни»! — весело продолжал Роман. — «Вонзающийся меч страсти», который, конечно же, вкладывается в ножны из «влажного теплого бархата женственности». О, и вот еще… «пылающее острие, которым осторожно и нежно прокалывают трепещущую девственницу»! Теодосия слушала, как его глубокий, низкий смех наполнил комнату, понимая, что он считает описания тибетского ученого смешными; она же находила их настолько эротичными, что не могла усидеть в кресле. — Уже выхожу, — объявил Роман. — Не беспокойся. Прикрою свою пульсирующую мужественность полотенцем. — Он смыл мыло с тела, вышел из ванны и обернулся полотенцем вокруг талии. Теодосия чуть не упала с кресла, когда он появился из-за ширмы: свет лампы поблескивал на его длинных черных волосах, подобно стрелам молний, разрезающих полуночное небо, капли воды поблескивали на смуглой коже, мускулах, которые перекатывались и растягивались, когда он приближался к ней.

Никогда раньше она не видела его голых ног, зато просматривала каждый их дюйм сейчас, ибо полотенце едва прикрывало его.

— Тебе жарко, Теодосия? — поинтересовался Роман, останавливаясь перед ней. Он прикоснулся к ее щеке и провел пальцами по виску и вокруг изгиба уха. — Хочешь, открою окно?

— Я сама. — Она вскочила с кресла так резко, словно торопилась сбить бушующее пламя; столкнувшись с телом Романа, почувствовала, как что-то упало вниз к ее ногам. Это мог быть только один предмет.