А вечером были костры и пляски, смех и улыбки, и разговоры. Ловкий чуть было не задушил в объятьях сестренку, а Дождь просто улыбнулся и достал свою старую гитару. Даже суровое лицо Горлицы озарила улыбка. Она словно забыла про проклятие.

— Все былое поросло травой, разметало ветром, да унесло рекой на запад, — только и произнесла она. — Добро пожаловать домой, Белянка!

И словно в детстве девушки отплясывали под хорошо знакомые песни Дождя. А тетушка Пшеница сидела в сторонке и широко улыбалась, вспоминая старые добрые времена.

И вдруг над лесом раздались звуки баллады. Баллады о тех, что даже на запад ушли вместе. Белянка словно застыла на месте, не в силах даже пошевелиться. Ей стало безумно холодно и неуютно в родном доме. Ей хотелось бежать, куда глаза глядят, да только вот пошевелиться она не могла. Девушка попыталась перекричать уверенный голос Дождя, попросить не петь эту красивую и правдивую песню, но она не смогла. Не смогла, потому что видела, как горят глаза юных девочек, как робко юноши приглашают их на танец, как магия музыки и любви объединяет их, закручивая в удивительный вихрь. Когда-то и она была частью этого вихря. Вихря, лежащего в основе Теплого мира. Но не теперь. Не теперь. В ноздри попал знакомый запах трав, которыми Ласка мыла свои шикарные волосы. Это вывело Белянку из состояния оцепенения.

— Пойдем, — сказала Ласка и потянула подругу за руку. — Пойдем, Ловкий нас ждет. Да и Олененок не хочет без меня засыпать.

И Белянка ушла, но чудесные звуки еще долго не покидали ее ушей.

А потом был вечер. Долгий вечер при свете тонкой лучины, мирном сопении Олененка, который так и не понял, что же это за странная тетя пришла со страшным "большим животным", и почему это в ее честь праздник устроили? Три голоса сливались в полушепоте со звуками ночного леса, повествуя о солнце и горе, о холодной тяжелой первой зиме и беспредельной радости, которая пришла к жителям Деревни с первыми лучами солнца Нового Лета, когда все поняли, что они будут жить. Ласка и Ловкий рассказывали о лютых морозах и недоделанных жилищах, ведь не было у них времени отстраиваться. Да и припасы, запасенные летом, практически все сгорели. Они вспоминали ропот жителей и страшные остовы деревьев, которые чернели всю зиму на фоне кипельно-белого снега. А перед глазами Белянки проплывали картины того пожара, вспоминались кошмары, что мучили ее в первую зиму в Каменке, и лица ушедших в то лето. Лицо Стрелка. Девушка поняла, что это невыносимо. Невыносимо быть здесь и постоянно вспоминать.

— Это я во всем виновата, — прошептала она блеклыми губами. Все думы и мучения тех дней с новой силой навалились на нее.

— Нет, Белянка. Все идет своим чередом. И не нам решать… — начал знакомую отповедь Ловкий.

— Своим чередом? — ее глаза сузились до маленьких щелочек, за ними сразу стала видна вся серость и пыль городов.

Она не хотела пугать их. Но промолчать не могла. Коротко, говоря лишь самое необходимое, она рассказала им о том, что творится в Городах, о Едином и Великом Ерихе, о Храмах и Горце, о радужных снах и повстанцах, которые, в сущности, теперь ничем не отличались от воров-всадников и магов-отступников, живущих за счет чужих жизней.

Их напугал ее рассказ, но не удивил.

— Горлица говорила о чем-то подобном. Ей каждый праздник Встречи Нового Лета деревья сообщают, что Предрассветный Час становится длиннее, что пульс вязнет с каждым ударом, что в Теплом мире брешь, — прошептала Ласка, стараясь не разбудить Олененка.

— И что спираль вот-вот замкнется в круг, — подтвердил Ловкий, задумчиво глядя на очередную догорающую лучину.

— Мы не до конца понимаем ее слова. Да и она сама, кажется, тоже, но… — Ласка пожала плечами. — Теперь все будет хорошо. Ты вернулась. Ты дома. Все позади!

Скоро уже должно было светать, и они стали укладываться спать. Мысль Белянки: "Все еще впереди" — так и осталась невысказанной. Зачем? Им и так пришлось натерпеться. Пусть спят спокойно. Девушка свернулась калачиком на травяном матрасе на полу землянки. Вскоре она услышала сопение Ласки и Ловкого, столь же мирное, как у Олененка. Где-то в глубине души что-то защемило — ей безумно захотелось вот такой жизни, к которой она была готова с детства и которой была лишена. Почему? Потому что не было у нее судьбы, как сказала когда-то тетушка Мухомор. А, может быть, и нет. Кто знает? Вся жизнь смешалась в одном пестро-сером потоке: солнечные дни детства, проведенные в поисках редких трав по берегам реки, да полянкам, и блеклые недели в Городах, увесистый голос тетушки Мухомор и спокойный, чуть суховатый тон Теренима, веселые праздники и проводы Туда, полные умиротворения, огненные лодочки и весенние цветы, первая встреча со Стелом и задорный блеск глаз Шелла, скачки на Вороном и весеннее гудение стволов деревьев. Первый танец со Стрелком и речной ветер, запутавшийся в волосах. И… Она отогнала видение стынущих пепельно-стальных глаз, отражающих пену облаков. Она не могла забыть, она старалась не думать. Она вспомнила Элю и Белянку, слепив их наконец-то в единое целое. В конце концов, это все была она. Солнечно-пепельный поток кружился, смешивая былое и мечты, слова и мысли, слезы и радость, заливая сознание, уставшее от скитаний и лжи.

… Ей снилась просторная землянка с небольшим окошком под потолком, сквозь который лился солнечный свет. И в этих сильных лучах кружились пылинки, отбрасывая маленькие радуги. Воздух пах пряными полевыми цветами и сушеными травами, да еще древесной корой. Она лежала и смотрела, как солнце играет в переглядки с ее волосами, вьющимися крупными золотыми локонами. И до того хорошо! А рядом, совсем близко, за ее спиной кто-то сидит, держа хрупкую теплую руку в своей шершавой ладони. Она чувствовала его дыхание, знала, что он здесь. Она это знала, даже не видя его глаз, цвета высокого летнего неба. Дверь скрипнула тихо, но протяжно. Две маленькие босые ножки зашлепали по плотно утоптанному земляному полу, посыпанному сухой травой. Две маленькие ручки потянулись к большому глиняному кувшину с молоком. Она хотела встать и помочь этой голубоглазой девчушке, которая показалась ей такой знакомой…

Белянка резко села, открыв глаза, солнце заливало светом комнату, в которой не было никого, кроме Олененка. И он осторожно шлепал босыми ножками к выходу.

— Постой! — негромко попросила она.

Мальчуган обернулся, бросив на незнакомую тетю испуганный взгляд.

— Не бойся! Я родная сестра твоего папы и с детства твою маму знаю. Я родом из этой деревни. Иди сюда! — Беля попыталась произнести это как можно мягче.

Олененок немного поколебался, но потом все же подошел: