— Вполне возможно, что пройдет немало времени, прежде чем нам снова удастся поесть, — объяснил Понго.

Пока Нанни кормили миссис и мистера Милоу, собаки обсуждали свой план. Пэдди сразу сказала, что пойдет в Суффолк вместе с ними.

— Ты еще слишком слаба для такого путешествия, дорогая, ласково возразила Дамка. — Да и что ты там будешь делать?

— Я буду вылизывать малышей, — отвечала Пэдди.

Понго и Дамка сразу же согласились, что она вылизывает щенков лучше всех на свете, но она должна остаться и утешать семью Милоу. Тогда Пэдди поняла, что ей придется остаться.

— Если бы только нам удалось объяснить им, почему мы покидаем их! — грустно сказала Дамка.

— Если бы нам это удалось, тогда и расставаться не пришлось бы, — вздохнул Понго. — Они довезли бы нас до Суффолка на автомашине и вызвали бы полицию.

— Все-таки давай попробуем еще раз поговорить на их языке, — попросила Дамка.

Миссис и мистер Милоу сидели перед камином в кабинете. Они ласково приветствовали собак и предложили им устраиваться на диване, но ни Понго, ни Дамка не искали в данную минуту комфорта. Они стояли рядом и испытующе глядели на людей.

Понго тихонько пролаял: — Вуф, вуф, вуф-фолк!

Мистер Милоу потрепал его по загривку, но ничего не понял.

Тогда попыталась Дамка: — Вуф, вуф, вуф-фолк!

— Ты хочешь сказать нам, что твои дети в Суффолке? — улыбнулась миссис Милоу.

Собаки яростно замахали хвостами в знак согласия, но миссис Милоу просто пошутила, и они поняли, что чуда не произошло, как этого и следовало ожидать.

Собаки никогда не смогут заговорить по-человечески, а люди никогда не научатся лаять по-собачьи, и хотя многие собаки понимают почти все человеческие слова, редко кто из людей выучивает хотя бы с полдюжины слов собачьего лая, а ведь лай — это только часть собачьего языка. Вращая хвостом можно выразить так много! Вообще-то люди понимают, что собака машет хвостом, когда ей приятно, но что она говорит этим о своей радости, остается человеку неизвестным. (Впрочем, то, что люди понимают смысл кручения хвостом, характеризует их мыслительные способности с наилучшей стороны, ведь у самих то у них хвостов нет!) Кроме того, есть еще языки обнюхивания, сопения и движения ушами и с помощью них можно выразить все, что угодно.

В этот вечер Понго и Милоу разговаривали с мистером и миссис Милоу в основном на языке взглядов, ибо они точно знали, что по крайней мере одно слово на этом языке люди понимают. Этим словом было слово «любовь», и собаки повторяли его снова и снова, прижимаясь головами к коленям людей, а люди восклицали: «дорогой Понго!», «милая Дамка!» снова и снова.

— Они просят нас найти их детей, — сказала миссис Милоу, не догадываясь, что вместе с выражением любви их собаки говорили им:

— Мы уходим искать детей. Пожалуйста, простите нас за то, что мы покидаем вас. Пожалуйста, верьте в то, что мы вернемся обратно.

В одиннадцать часов собаки последний раз лизнули руку миссис Милоу и в последний раз вывели мистера Милоу на прогулку. На этот раз Пэдди присоединилась к ним. Весь вечер она провела с обеими Нанни, чувствуя, что Понго и Дамка хотят побыть наедине со своими питомцами. После прогулки собаки разошлись по своим корзинкам и все в доме отошли ко сну.

Не у всех в доме сон оказался долгим. Незадолго до полуночи Понго и Дамка поднялись, съели несколько припрятанных заранее бисквитов и как следует напились воды. Затем они сердечно попрощались с зареванной Пэдди, открыли своими носами окно и вылезли на задний двор. Чтобы Пэдди не простудилась, они осторожно закрыли окно и обежали вокруг дома, чтобы через ограду дворика улыбнуться своей подруге в последний раз. (Собаки улыбаются по-разному: Понго и Дамка улыбались, слегка наморщивая нос). Пэдди была у кухонного окна. Мужественно скрывая свое отчаяние, она пыталась махать хвостом им вслед.

В розоватом свете очага Дамка разглядела три опустевшие корзинки. Она вспомнила все мирные ночи, которые она провела в этом доме, и то прекрасное время, когда собаки засыпали, предвкушая утренний завтрак. Бедная Дамка! Больше всего на свете она, конечно, любила Понго, своих малышей, Милоу, Нанни и дорогую, добрую Пэдди, но она также любила и недолговечный комфорт, в котором она жила. Никогда ее дом не казался ей таким желанным, как теперь, когда она покидала его для лишений и опасностей.

Новая жизнь встретила их сурово. Ночь была ясной, звезды сияли, как бриллианты, но дул холодный и пронзительный ветер. Если бы только на ней была ее чудесная голубая попонка, сиротливо оставшаяся висеть на теплой кухне!

Понго увидел, что она дрожит. Нелегко любящему мужу смотреть на замерзающую жену.

— Ты замерзла, дорогая? — спросил он взволнованно.

— Нет, Понго, — отвечала она, не переставая вздрагивать.

— А я замерз, — солгал он, — но сейчас я разогреюсь.

В самый последний раз взмахнув хвостом на прощание Пэдди, он с решительным видом резво побежал вдоль Внешнего Кольца. Дамка не отставала, но после прощального взмаха ее хвостик упал и больше не поднимался.

Через несколько минут Понго снова спросил: — Тебе теперь теплее?

— Да, Понго, — отвечала Дамка, по прежнему вздрагивая и не поднимая хвоста.

Понго понимал, что в таком состоянии она не сможет вынести все тяжести предстоящего пути. Ему и самому не помешало бы приободриться. Понго начал говорить, в надежде, что его речь поднимет им настроение.