Сказать, что брудастый мой оппонент взвыл, это, значит, ничего не сказать. Он заорал благим матом. Он вопил как недорезанный. Он плясал от боли, точно педерастический Нуриев, танцующий на подмостках Ла-Скала. Кажется, он плохо кончил, мастер советского балета и клозетного минета: AIDS - он и в Париже AIDS.

Понятно, наш секьюрити не имел никакого отношения к хореографии, однако па выделывал самые бодрые, матерясь почем зря. Его напарник тоже решил поучаствовать в смотре народного творчества и замахнулся дубинкой замахнулся на меня. Я отклонился от резинового предмета и нанес удар ногой в пах врага, обесточив его навсегда в качестве сперматозоидной особи.

– В следующий раз убью, - пообещал двум неудачникам, хныкающим на ступеньках парадного подъезда, и отправился в операционный зал, где два десятка мечтателей пытались воплотить свои ночные грезы в дневные слезы радости.

К сожалению, мне не дали работать - только включил ПК и глянул на экран, где извивались в муках графики валют, как появился тошнотворный главный менеджер Попович:

– Господин Брувер просит вас зайти.

– Зачем?

– Просит вас зайти.

– А я работаю.

– Исаак Исаакович просит зайти.

– А Лира Владимировна?

– Что Лира Владимировна?

– Тоже просит зайти?

Главного менеджера заклинило: он привык, что все трейдеры прыгают перед ним, как цирковые лошади на опилках арены цирка, а тут какой-то грошовый игрок фонтанит досадными запахами и возмутительным поведением.

– Вы пьяны, Мукомольников, - поморщился зануда.

– Я не пьян, - поднимался со стула.
– А выпимши, - заправил рубаху в джинсы.
– Это две большие разница, как говорят в Одессе. Исаак Исаакович у нас кто? Одессит? Если одессит, то поймет мой то-о-онкий юмор.

– Идите уж, - крякнул господин Попович, страдая от невозможности пнуть меня в мой же жилистый зад.

– Всем спасибо, - шутливо кланялся трейдерам, сиропно улыбающимся мне.
– Встретимся, господа, в следующей жизни. В другом месте. Например, в чайхане "Учкудук". Там, говорят, шашлык из кошечек... пальчики оближешь!

Вот такую милую чушь я нес, чувствуя, что мои часы на бирже сочтены. А если это так, то уйти надо красиво, чтобы запомниться многим надолго, а, может быть, и навсегда.

Тут надо признаться, по дороге к ВБ, я позволил себе пополнить энергетический, скажем так, запас. Другими словами, я посетил ещё два приятных заведения нашего родного общепита. Спрашивается, на какие шиши я шиковал? Отвечаю: на заначку, о которой я вспомнил, когда пришел её последний час.

Привычка у меня была такая ещё с детства: складывать "лишнюю" денежную бумажку в четвертушку и прятать её в маленький кармашек джинсов до лучших времен. И забывал о ней абсолютно, будто отшибало память ударом копыта дромадера. Вспоминал о заначке только в крайних случаях, когда наступал известный час Х.

В такой час мозги мои просветлялись до состояния лампы дневного освещения, и я добывал из кармашка четвертушку для последующего удовлетворения своих личных питейных потребностей.

Словом, праздник всегда был со мной, чем я и воспользовался, бредя не спеша на валютную биржу. Два раза по двести - согласитесь, это далеко до моей нормы, и поэтому я никак не был пьян, а был выпимши, о чем я и признался всему белому свету.

И мне не было стыдно, господа. Я залил пожар души своей трейдеровской: иметь "пятнадцать" в плюсе, чтобы потом оказаться в минусе "три" - это суперигра суперигрока! Такой подъем и такое падение не каждому удается!

Мертвая петля Мукомольникова - так бы я назвал свои виражи под железобетонным небе ВБ, господа! И пережить такие перегрузки очень трудно. Невозможно их пережить без кратковременного роздыха, господа.

Примерно такую речь в свою защиту я подготовил для господина Брувера, когда вышагивал в его кабинет.

Исполнительный директор биржи ждал меня там - и ждал ни как сына родного. Старенькое личико его было кислым, будто Исаак Исаакович вместо высокотоксичного бензина хлебнул разбавленного водой керосина.

– Ох, Вячеслав-Вячеслав, - начал сокрушаться, пригласив меня, правда, сесть. (Чтобы я не упал?) - Как же так, Вячеслав! Второй день на бирже и уже столько проблем?

– Никаких проблем, Исаак, ик, Исаакович, - и уточнил.
– У меня.

– Голубчик, у вас проблемы, - загорячился, - у вас.

– Какие же?
– завредничал я.

– Вы о них сами прекрасно знаете!

– Ничего не знаю, - валял дурака.

– Нет, знаете!

– Не знаю!

Неизвестно, сколько бы мы, таким образом, пререкались, да затрезвонил телефон, похожий на кремлевский аппарат времен великого, но маленького по росточку Сталина. Исполнительный директор биржи цапнул трубку и внимательно выслушал сообщение.