– Эх, Вася-Вася, - вздыхаю, - разве счастье только в деньгах?

– И в них тоже, - обнимает за плечи.
– Прости, у меня встреча на Охотном ряду.

– Стрелка, что ли?

– Балбес, - садится в авто.
– Встреча с депутатским корпусом.

– Какие люди!
– выбираюсь из машины, щелкаю каблуками.

– Между прочим, - обращает внимание на мои новые башмаки.
– Ты в них похож на придурочного придурка из Кащенко. Лучше носи лапти, лапоть, - и, довольный собой, нажимает на акселератор.

Серебристо-истребительное авто летит прочь, а я стою на месте и кричу проклятия. Трудно сдерживать себя, когда тебе, пусть даже в шутку, советуют трепаться по жизни в лаптях.

Не буду оригинальным, если скажу, что жизнь имеет свойство ломать наши планы. Я не шутил, заявив, что хочу провести оперативные мероприятия на ВБ. Меня не покидала мысль, что история, связанная с японской йеной, когда я невозможно как лопухнулся, должна иметь продолжение. Случайная встреча с горемыкой Ребриным подтвердила мои опасения, что игра на бирже идет нечестная. Ежели всё там находится под электронным контролем, то нетрудно сделать деньгу на дураке, который, выигрывая пятнадцать тысяч $, не догадывается об этом. Почему бы ни закрыть его (мою) котировку, когда график находится на высшем взлете? А потом открыть, когда начался его спад. Возможно такое? Думаю, да. Конечно, сумма для плутов, не ахти какая, да главное - принцип. Принцип облапошивания таких простаков, как я. Мой друг Сухой прав: ходить мне в лаптях до скончания своего века. Однако что-то не хочется променадить в вечных обалдуях.

И поэтому план моих действий был самый решительный - взять на прихват господина Брувера. Нет, я не собирался бежать в его кабинет с дедовским топором и воплями, где мои кровные?

Не хотелось, и пытать Маю вопросами о том, почему она хотела навязать мне десять сотенок? Требуется одно: понять механизм по отъему народных сбережений, а будет понимание - будут действия.

Но ранним утром раздался телефонный звонок, и мои планы резко изменились: надо было ехать в Люберцы. Ночью у Лидии случился тяжелый приступ, и медицина требует, чтобы она неотложно легла на операцию. В противном случае...

– Буду, - сказал я и на частном автомобиле срочно потарахтел в елово-сосновое Подмосковье.

Лидия была плоха, как может быть плох труп: лежала на тахте, испуганная и обескровленная. И боялась не за себя - за Илюшу, который не понимал происходящих событий и, сидя на веранде, складывал из пазлов парусник.

– Прости, - говорила.
– Язва, - смотрела на двух молоденьких и равнодушных врачей "скорой", - они говорят, язва. Через неделю буду в порядке.

– Да-да, - отвечал я.
– Не волнуйся: Илья со мной.

– Спасибо, - пыталась улыбнуться.
– Ты хороший.

– Держись, родная, - помогал укладывать на носилки.
– За брата не беспокойся, будет, как принц персидский.

– Соседей попроси, - говорила торопливо, - чтобы за хозяйством посмотрели. Деньги там, в трюмо.

– Мать, отдыхай, - требовал.
– Разберемся.

Наконец карета "скорой помощи" убыла в областную больницу, и я перевел дух, не понимая, какие серьезные проблемы возникают предо мной.

Известно, что аутисты не любят перемен. Они начинают нервничать и выкидывать коленца. Пока я договаривался с соседкой Петровной по хозяйству, Илюша вел себя спокойно, потом начались сборы, и он заныл, покачиваясь:

– Белый цвет. Белый цвет - плохой цвет. Цвет больницы. Цветы цветут на могилах. Почему цветут цветы на могилах? Белые цветы цветут, и отцветаю, как люди. У смерти белый цвет. Смерть, смерть, смерть - вот история человека!

– Не каркай, - оборвал я его, кидая в сумку носильные тряпки. Хочешь, покатаемся на машине? Сделай доброе дело.

– Остерегайтесь добрых и справедливых, - жил своими представлениями. Они охотно распинают тех, кто изобретает себе свою собственную добродетель, - они ненавидят одинокого.

– Ладно, философ, - отвечал я на это.
– Тебя все любят. Давай собирайся. Нас ждут великие дела.

– Удел дела делать дело, - нес тарабарщину.
– Иным людям ты не должен подавать руку, а только лапу. И лапа эта должна быть с когтями.

– Вот это правильно, - посмеялся я.
– Дашь руку, протянешь ноги. Такие вот времена, брат. Давай-давай веселее. Лидия говорила: тебя профессор Карлов онормалил, так что не придуривайся.

– Илья - не дурак. Дураки - не мы. Мы - не рабы. А кто мы? Мы кто? Кто? Вопрос интересный?

– Так, - осматривался, - берем твои любимые игрушки и вперед!

Надо ли говорить, что мои благие намерения не были оценены по достоинству. Когда я нашел частника на старенькой "Волге" цвета асфальта, Илья заартачился и понес ахинею, из которой следовало, что он не может рисковать поездкой на автомобиле такого цвета.

– Почему?
– взбеленился я.
– Чем тебе серенький не по душе?

– Серые будни, серые облака, серые мысли, серые носки, серая краска...

– Заткнись, сумасброд!
– рявкнул я.
– Вот так и живем, батя, расплачивался с водителем "Волги" за ложный вызов.