Шел Франциск из Рима. На пути

Перед ним в лохмотьях прокаженный,

Путника завидев, обойти

Он спешил: коленопреклоненный,

Робко стал, как будто издали

Спрашивал: не слишком ли я близко?

И смиренно целовал в пыли

На дороге он следы Франциска.

Верно исцеленья от него

Ждал, как от святого. И несмело

Он, стыдясь недуга своего,

Скрыть под рубищем старался тело.

Подошел к нему святой, взглянул:

Там, где рот был, — язва; и ланиты,

Руки, шея струпьями покрыты…

Но Франциск лица не отвернул,

Он приблизился… Душа объята

Жалостью. Страдальцу он сказал:

«Мир тебе Господень!» и как брата

Обнял и в уста поцеловал.

Раз он попросился на ночлег

В дождь и холод. Отперла хозяйка.

«Кто там!» — «Странник, Божий человек!»

Проворчав с досадой: «Попрошайка…»,

Вынула запор и с фонарем

Вышла, но хозяин, старый мельник,

Закричал сердито: «Прочь бездельник!

Прочь!.. того гляди, как пустишь в дом,

Подожгут или ограбят. Много

Шляется вас, нищих: руки есть, —

Так ступай работать!.. Ради Бога

Хлеб чужой умеете вы есть!»

Отогнал он бедного с порога.

Но жена, Франциска пожалев,

Ночевать его пустила в хлев.

Лег он на солому, и мохнатой

Мягкой шерстью нищего согрел

Пес цепной. Беспечным сном объятый,

Он не слышал, как петух пропел,

Куры закудахтали, сквозь щели

Солнца луч блеснул над головой

Тонкой лентой пыльной, золотой,

И в луче соломинки блестели…

Пахло дымом. В поле шли стада;

На дворе несла хозяйка ведра,

И плескалась светлая вода.

Он проснулся весело и бодро…

Стал молиться. Счастье без конца

Было в сердце, — нежное, простое,

Тихое, как небо голубое:

В это утро Господа-отца

Он любил, забыв про все на свете,

Радостно, как любят только дети.

Повстречал однажды он старушку,

Что, кряхтя и охая, в горах

Хвороста вязанку на плечах

По лесной тропе несла в избушку.

Ношу сняв, он весело понес

В домик ветхий на крутой утес.

И как будто с ней давно он дружен,

Утешал ее, в избу зашел,

Помогал готовить скудный ужин,

Чистил овощи, огонь развел.

Рассказать хорошенькие сказки

Златокудрой внучке он успел,

Целовал ей голубые глазки,

Как ребенок с ней играл и пел.

Долго, долго в бедах и печали

О веселом госте эти два

Всеми позабытых существа,

Как о светлом духе вспоминали.

Клара, знатного барона дочь,

Проповеди нищего внимает

И тайком, едва наступит ночь,

Из дворца к монаху убегает.

В замке — пир… Но для нее милей,

Чем балы, турниры и веселье, —

Тихий, добрый звук его речей,

Свет лампады в полутемной келье.

И под шелком праздничных одежд

Клара носит тайно власяницу,

И встречает каждую денницу

На молитве, не смыкая вежд.

Черноризцы с пеньем и свечами,

Чтоб свершить над ней обряд святой

Постриженья, собрались во храме

В понедельник ночью на Страстной.

Прежде в замке, над ее головкой

Пролететь не смел бы ветерок, —

А теперь обуть ей нечем ног,

Чресла опоясаны веревкой,

За плечами — нищенский мешок.

Пали на пол кудри золотые,

Прозвучал обет. Но в этот миг

В дверь ударили мечи стальные,

И на паперти раздался крик:

«Клара здесь!..» Она трепещет в страхе,

Смерти ждут и молятся монахи.

В сонме грозных рыцарей своих

Это граф Мональд — ее жених.

За стенами недоступных башен,

С шайкою разбойничьей, злодей,

Не боясь ни Бога, ни людей,

Жил, как зверь лесной, могуч и страшен.

Дверь сломали, ворвались толпой

В Божий храм. Как в туче под грозой

Бьется голубь белыми крылами, —

Так, припав лицом к ногам Христа,