Неожиданно в голове прояснилось.

Быстрыми шагами он пересек зал в обратном направлении и, сдернув с распялки мягкую шинель, напялил ее на себя. Ткань — не сукно, а что-то вроде кашемира или твида, была мягкой, как нежное детское одеяло, и толстой, а подкладка атласной и холодной.

— Какая колдыба! — проворчал Сашка, запахиваясь как в халат. — Живы будем!

Джой посмотрел на него снизу вверх и зачем-то зарычал.

— Ты чего, — удивился Воронков, — не узнаешь? Это же я как был, так и есть. Только в чине повысили.

Ему подумалось, что нужно бы снять погоны, дабы придать себе аполитично-штатский вид, а то мало ли еще как тут относятся к высоким чинам после предположительной катастрофы. С больших погон и спрос большой. Но жалко было портить вещь, с одной стороны, а с другой — когда еще с такими суперзвездами на плечах походишь? Не светило Воронкову никакое фельдмаршальское звание ни в какой другой жизни. Так хоть примерить.

— Вольно! — скомандовал он Джою, и пес потрясенно сел на хвост.

Да, это была действительно «ух ты какая шинель»! Лучше не скажешь.

— И если верно, что все мы вышли из «Шинели» Гоголя, то так же верно и то, что я не исключение, — чувствуя, что натощак, с устатку малость захмелел, глубокомысленно изрек Воронков.

Он отогнул одну из золотых пуговиц и посмотрел, что на ней изображено. В центре был прозрачный чистый, чуть желтоватый блескучий камень, почему-то вызвавший немедленное желание его выковырять. Воронков потом долго поражался самому себе. С чего бы этот странный позыв?

Вокруг камня завивалось изображение стилизованного дракона, который, будучи скручен в колечко, вроде бы лежал в спячке (в гнезде?) и сосал заднюю лапу. Подтверждая ассоциацию с гнездом, вкруг дракона лежал рельефный, тонкой работы, не то точного литья, не то гравированный шнур. Выходило, что пуговица была не массового производства, а штучного — высокохудожественное ювелирное изделие.

Сравнив две пуговицы, Воронков убедился, что они абсолютно одинаковы. Только камень на второй был более прозрачным и белее, но тоже желтоватого оттенка.

— Брюлики… — пробормотал Сашка и налил себе еще полстопки из фляги.

Вторая порция крепкого напитка пошла еще лучше, чем первая. Вот только горьковатое послевкусие несколько непривычно раздражало язык. Неужели, и правда, на полыни настойка?

На фляжке был знак, напоминающий изображение на пуговице. Тот же дракончик с задней лапой во рту в окружении плетеного шнура, обрамлял медальон, вроде бы вырезанный из кости. На медальоне был профиль властной дамы с тяжелым подбородком и высокой прической. Матушка Екатерина? Королева Виктория? Похоже все царственные дамы в период расцвета царствования на одно лицо. Впрочем, никаких символов власти портрет не содержал. Так что это мог бы быть и портрет любимой мамочки.

Мысль об этом по какому-то выверту логики напомнила Сашке «мумию», которую сделал Карлсон из полотенец и вставных челюстей дядюшки Юлиуса. Ее тоже звали Мамочка. Воронков глупо захихикал и налил себе еще.

— Боевые самоле-е-е-ты над Курии-и-ильскою грядой… — вопиюще немузыкально пропел он, настолько немузыкально, что самому противно стало.

Озадаченный Джой изучающе глядел на хозяина, склонив голову набок.

— Все путем, — сказал Воронков, пытаясь придать своему голосу самые нежные интонации.

Джой в этом никак не был уверен.

Сашка скосил глаз на погон. Предчувствия его не обманули — символика оказалась сходной. Плетеный золотой шнур на маленькой пуговичке заканчивался зубчатым кругом — эдакой шестерней, на которой тот же точеного литья дракон, с камешком в глазу и лапой во рту. Вот только обнимал дракон на этот раз не камень и не медальон, а верхушку белого с коричневыми прожилками глобуса, увенчанного четырехконечной, гладкой звездой.

— Интересы глобальной безопасности! — изрек Воронков очередное нетрезвое озарение. — Всем смирно!

И тут он увидел, что на распялке под шинелью прятался еще один потенциальный трофей, и сердце дало срыв ритма от неожиданного открытия. В лаковых черного дерева с золотыми ободками и тонкой инкрустацией из змеиной кожи ножнах, на коротком ремешке покачивался длинный кортик. Или кинжал с костяной рукоятью и лаконичным перекрестием.

Руки потянулись к оружию сами собою. Машинально завинтив и сунув под мышку флягу, Воронков взял кортик, отжал фиксатор ножен и вытащил клинок. Четырехгранное, обоюдоострое лезвие, не как на наших кортиках, а бритвенной заточки. Стилетообразный кинжал. Навершие рукояти тяжелое, словно каменное, в виде того же белого глобуса с коричневыми прожилками. И дракончик под глобусом в бублик свился, и хвост его оплетает на треть рукоятку. Лезвие под тридцать сантиметров длиной. И великолепный баланс.