А.А. говорила: «Я пять раз читала «Улисса».

Анна Андреевна Ахматова, прекрасная поэтесса, культурнейший человек, говорила нам, что восемь раз перечла «Улисса», прежде чем до конца осилила и поняла его.

Бёлль в гостях. Анна Андреевна говорит по-французски, Белль отвечает по-французски с трудом. Потом они переходят на английский, это ей нелегко. (Р. Орлова. Л. Копелев. Мы жили в Москве. Стр. 289.) А как же Всю жизнь читала «Фауста» в оригинале? Если ее английский можно извинить отсутствием практики и/или грамотного преподавателя, то немецкий в плане произношения все-таки непреодолимой преграды не представляет: если в слове из пятнадцати регулярных — гласная-согласная — слогов какой-то звук совсем уж по-русски произнести, смысл не ускользнет.

Воспоминания П. Нормана. Ахматова захотела послушать мои переводы из «Реквиема» <…>. Ее английский оставлял желать лучшего, но все же она могла оценить сделанное. (Летопись. Стр. 649.) Сюжет, как мы понимаем, трудностей не вызывал. Любой лингвист подтвердит, что по прочтении восемь раз «Улисса» в оригинале — 800 страниц — английский все-таки доводится до состояния, когда пожелать лучшего все-таки трудно. Даже если испытуемого безо всякой языковой подготовки посадить в камеру-одиночку без словарей и грамматического справочника — просто как шифровальщика — он все равно поймет что к чему, а на восьмом прочтении, пожалуй, уже и будет знать язык свободно.

Алла Демидова «Ахматовские зеркала».

О. Чайковская «Неточные, неверные зеркала».

В. Я. Виленкин «В сто первом зеркале (Анна Ахматова)».

«В ста зеркалах: Анна Ахматова в портретах современников».

Т. В. Цивьян. «Античные героини — зеркала Ахматовой».

О. Голубева «В ста зеркалах».

Р. Зернова «Тройное зеркало».

Т. Н. Красавченко «Ахматова в зеркалах зарубежной критики».

Е. Рейн «Сотое зеркало».

О. Рубинчик. «В ста зеркалах».

О. А. Седакова «Шкатулка с зеркалом. Об одном глубинном мотиве А. А. Ахматовой».

Б. Филиппов «Зеркало — Зазеркалье — Зерцало Клио».

О. Федотов «Зеркало и поэт. Н. В. Недоброво как зеркало поэтического будущего Ахматовой».

Ему как будто дано слышать их во сне или видеть в каком-то заколдованном зеркале.

…видеть в волшебном зеркале колдовского шарманщика свой конец…

Поэма — волшебное зеркало…

…мою биографию, как бы увиденную кем-то во сне или в ряде зеркал…

В недрах возникающего цикла вызревала уже идея, которая на некоторое время стала его названием: «В дальнем зеркале».

«В дальнем зеркале» — незаконченный, неначатый, вызревающий и возникающий цикл стихов Ахматовой.

«Хотите, я вам прочитаю стихи. Это стихи о смерти. Одна строчка не готова, я ее пробормочу». <…> На мой вопрос, почему написаны эти стихи, А.А. отвечает туманно: «О смерти писали Пушкин, Лермонтов… Смерть — это загадка». (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 191–192.) Более по-ахматовски было бы сказать: «Смерть — это тайна». Смысла бы, разумеется, не прибавилось бы.

Нельзя, не погрешив против хорошего вкуса, назвать что-то в себе самой — «тайным». Если поэт вдохновился кем-то, то надо объявить, что он пишет подражание или пародию, если он помимо своей воли запел на чужой мотив — значит, здесь нужно разобраться, неизжитое ли это ученичество или с благодарностью принятая форма для самовыражения, но не так:…о первом стихотворении этого цикла А.А. спросила меня <…>: «Вы слышите, что в его глубине звучат терцины? (Л. К. Чуковская, В. М. Жирмунский. Из переписки (1966–1970). Стр. 406.) «В первом цехе <поэтов>, — вспоминала впоследствии Ахматова, — кто-то (Лозинский или Мандельштам) заметил, что мое «В то время я гостила на земле…» — тайные терцины». (Ж. О. Хавкина. Я всем прощение дарую. Стр. 408.)

Анатолий Найман. «Я нахожу в его стихах много тайны… (письмо А.А.) (Летопись. Стр. 697.) А у Бродского стихи, как мы помним — «страшные». У кого лучше?

Поэму я читаю первый раз, до этого знал только небольшие кусочки из эпилога. Когда я заканчиваю, Анна Андреевна, улыбаясь, говорит: «А теперь будет самое страшное. Я спрошу ваше мнение о поэме». Я чувствую растерянность и отвечаю, что в поэме для меня много тайного, непонятного.