А как может быть иначе? Уход мужа и новые отношения — это ее реальная жизнь, постановление — карьерные обстоятельства.

1962 год. Анна Андреевна сейчас очень бодра, в явном подъеме. Вид у нее «победный», блестят глаза, молодой голос, легкие и свободные движения. У нее сегодня были гости из Болгарии, заезжал А. А. Сурков, без конца звонят друзья. Газеты и журналы просят стихов.

Пишет драму. <…> Содержанием будет произошедшая с ней самой драма 1946 года. Любимова. (Летопись. Стр. 617.) Дело происходит в 1963 году.

Дневник. 14 августа 1964 года. Сегодня минуло восемнадцать лет с того дня. И… довольно о нем. (Записные книжки. Стр. 480.) Действительно, пора бы уж успокоиться. Почестей, льгот, привилегий — мало у кого столько было, как у нее, в эти годы.

Вчера безобразничала Ольга Берггольц — я ее такой страшной никогда не видела. <…> Напрасно ищу в душе жалость. Там были, весьма кстати, парижские Воронцовы — друзья оксфордских Оболенских. (Записные книжки. Стр. 689). Если застали безобразничающую Ольгу, то уж точно некстати. Или даже для этого у Ахматовой жалости не нашлось, чтобы огласке Ольгиного позора не порадоваться? Конечно, можно проявить морально-бытовую принципиальность и судить Ольгу строго, без жалости — да уж больно легкий случай, слишком легко оправдания для такой жалости найти, в случае Берггольц они просто бросаются в глаза — несчастья ее, и мужество, и безоглядная помощь самой Ахматовой после постановления.

Критик Д. М. Молдавский даже в 1982 году уверял меня [М.М. Кралина] в разговоре по телефону, что «Жданов поднял Ахматову из забвенья, старуха за это должна была ежегодно носить цветы на его могилу». Некоторая толика правды в этом ерническом высказывании все же имеется: ждановское анафемствование поставило Ахматову в совершенно неожиданный для нее исторический ряд.

Как всегда, Ахматова не очень верит, что народ все поймет правильно, и пишет каноническую концепцию правильной трактовки Постановления. В стихах.

Здесь и самодельная раскачка в рифму: Это и не старо и не ново,/Ничего нет сказочного тут, и газетное: Так меня тринадцать лет (а на следующий год с какой цифрой прикажете рифмовать?) клянут, и, после «сказочных» мотивов — неуклонно, тупо и жестоко/И неодолимо, как гранит. Все это неважно, главное — у Ахматовой появилась законная возможность сравнить себя с несомненно историческими персонажами — «КАК ОТРЕПЬЕВА И ПУГАЧЕВА», так и ее. Грозная анафема.

Для верности — «…кроме того, Анна Ахматова оставила потомкам заметку «Для памяти»… (М. Кралин. Ахматова и деятели «14 августа» Стр. 185.) Уверенная в том, что аудитория жадно ловит каждое слово, поджав губы, чеканит: Считаю не только уместным, но и существенно важным возвращение к 1946 году и роли Сталина в постановлении 14 августа. Об этом в печати еще никто не говорил. Мне кажется удачной находкой (для PR-кампании это действительно так) сопоставление того, что говорилось о Зощенко и Ахматовой, с тем, что говорили о Черчилле. (А. Ахматова. Т. 5. Стр. 190.)

Каждый имеет собрание сочинений, какого достоин.

Многотомное собрание сочинений Ахматовой, выпущенное в 1998–2005 гг. московским издательством «Эллис Лак», по своему составу, методам воспроизведения текстов, по расположению материала и характеру комментария не соответствует требованиям, которые принято предъявлять к научным изданиям.

Есть и не такие лаконичные разборы Собрания Сочинений:

Н. Г. Гончарова. «Несколько наивных вопросов к составителям ахматовского шеститомника» в сборнике ахматовских чтений. Семнадцать пунктов крика души, последний — с подпунктами а), б), в) — и до п). Впрочем, любой, кто возьмется листать ахматовский шеститомник — кажется, уже разросшийся до восьми — или даже девятитомника — найдет недоумений (может, даже и не очень наивных) хотя бы на пару страниц.