Я сглотнула.

– Мана, я тебя хотела расчленить в этой широкой ванне, - дала я ему пищу для размышлений.

Он умолк. Я взяла шампунь и выдавила на ладонь немного прозрачной жидкости. Мана все молчал, когда я взбивала пену на его голове. И когда я смывала шампунь молчал, и даже когда смывала кондиционер. Я забеспокоилась.

Выключив душ и повесив его на место, я взяла полотенце с вешалки на стене.

– Вот так. Давай...
– я принялась вытирать поднявшемуся Мане голову.

Он смотрел на меня не слишком весело.

– Ты ведь никогда меня не простишь, да?

– Я никогда не смогу забыть, на что ты способен.

– Я способен на куда более плохие вещи.

– И ты знаешь, что я тоже, - я заглянула ему в глаза.

Мана потянулся вперед и прикоснулся губами к моим губам.

– А я теперь еще и знаю, что сильна, - прошептала я ему, пытаясь мягко вывернуться из захвата влажных рук.

– Ты не сильна. Пока, - ответил он тоже шепотом.

Я охнула, когда Мана уверенно положил ладони на мою задницу, прижимая к себе крепче. Я довольно отчетливо ощутила, что он хочет меня не меньше, чем я его.

– Да не бойся ты, ну же, - он уткнулся лицом мне в шею, - расслабься.

Я и впрямь была скована донельзя.

– А я боюсь.

Он оторвался от сводящего меня с ума исследования моей шеи и прилегающих территорий и серьезно взглянул мне в глаза. Смотрел долго, убрав руки с моей жопы.

– Что?
– не выдержав, спросила я.

– Да так.

Он выпустил меня и вышел, я последовала за ним.

Мана взял с кресла лежащий там в ножнах клинок.

– Вот, - он протянул вынутое оружие мне.

Я замерла, не зная даже, как реагировать.

– Я причинил боль тебе, ты можешь причинить ее мне. Ударь несколько раз, мне будет сложнее регенерировать.

Я взяла саблю в руки. Она была приятно тяжелая, непривычно тяжелая.

– Сабля...
– тупо произнесла я, зачарованная блеском стали.

– Скорее, шашка. В Монако я долгое время носил итальянскую скьявону, но времена оружия прошли. А такая игрушка не привлекает внимания, - его голос был спокоен.

Я сжала в руке эфес. Мне показалось, что вся кровь разом бросилась мне в голову.

– Ну давай, не медли, - парень развел руки в стороны, показывая свою беззащитность.

Комок стал в горле, я вытянула руку и направила чуть загнутый кончик шашки в живот Мане.

– О, а знаешь, - его голос сочился сарказмом. Наверняка из Маны получился бы хороший актер, - я даже потружусь сойти с твоего красивого ковра, чтобы не залить его своей кровью.

И он преспокойно направился в ванную. Я - за ним.

Мана сел на край ванны.

– Вот, давай, - и снова развел руки в стороны.

– Ты псих.

– А ты?

Я коснулась острием его груди. Конечно, он храбрый и даже безрассудный. Не-не, все же псих. Я верно его характеризовала.

Я повертела оружием, что опасно блестело в сантиметре от чуть смуглой матовой кожи Маны. Еще чуть-чуть и... Это чуть-чуть растянулось на минуту. Я понимала, что не смогу ранить его.

– Ты сделаешь это или нет?

Я покачала головой с жалким выражением на лице. Наверное, я выглядела ничтожно.

– Не хочешь или не можешь?

– Не хочу...
– простонала я.

Лицо Маны расплылось в улыбке, в глазах запрыгал бешеный восторг.

– Иди сюда, - он выхватил у меня шашку и левой рукой притянул меня к себе.
– И хватит уже бегать от Маны...

Кажется, он нес меня, прижав к себе одной рукой. Я обхватила его ногами и руками, пытаясь не отрываться от его губ при толчках от спешных шагов. Мана бросил шашку на стол, обхватил меня уже двумя руками, отвечая на мои поцелуи так агрессивно и страстно, что я поняла - просто поцелуями на этот раз не закончится.

Как осталась голой - тоже не помню. В свете настольной лампы, которая горела с тех пор, как мы ушли на кухню, я увидела Ману, поднявшегося надо мной. Я подползла так, чтобы опираться о спинку дивана и жадно на него уставилась. Он с улыбкой расстегнул пояс и ширинку, снял штаны вместе с неэротичными шортами. Впрочем, снял очень эротично.

И он просто горел, что удивило меня. Горячее крепкое тело его, казалось, льнет ко мне каждой клеткой. О, в любви Мана был открытым, щедрым и в прямом и непрямом смыслах пламенным. И еще - он говорил. Он шептал мне на ухо всякие просьбы - ему нравилось так играть, я сразу почувствовала. Он дожидался ответа - положительного, конечно, и воплощал свои просьбы в жизнь. Нет, нет, я никогда не была стеснительной или сверхчувствительной, но от некоторых его слов я стонала. Просто от слов, мучительных и сладких, как и сам он - весь, с головы с влажными еще волосами до длинных ног, одна из которых ныне поддерживала меня, сидящую на нем, в интересной позе. Согнутой в колене ногой он прижал меня к себе, чтобы уложить на спину.