– Он рассказывал, как ты его нашла. Это заставило меня усомниться в твоих умственных способностях еще больше.

– А что такого?..

– Полезть в драку с тремя отморозками - это что?

– Ну... Это...

– Что угодно, кроме признака мозговой активности.

– Я знала, что он сильный...

– Да, но он не знал, понимаешь?

Я умолкла.

– И я вижу, что ты к нему испытываешь чувства...

Я хотела возмутиться, но передумала. Есть смысл держаться на одном уровне крутости с этим вампиром.

– Пусть подрастет, тогда посмотрим, - как можно безразличнее сказала я.

– Я не имел в виду что-то сексуальное.

– Ох, Мана, с тобой не угадаешь. Конечно, испытываю, он мне достался дорогой ценой, если можно так сказать.

– Говоришь как о собственном ребенке.

– Ну, если во мне и впрямь течет вампирская кровь, то это понятно. Вы вон всех вообще родней кличете. Отец мой, дитя мое... И липнете друг к другу. Цыганский табор какой-то.

Мана серьезно заметил:

– Ты еще ничего не поняла. Но поймешь.

– К слову о детях. Ты обещал мне ответы на вопросы. Можешь приступать. Я спрашивала о том, были ли у тебя дети при жизни.

Лицо моего оппонента застыло, и я с запозданием подумала о том, что Господь меня явно умом обидел. Я забыла, что несмотря на всю свою закалку и жесткость, вампиры тоже способны испытывать боль.

– Прости. Я... наверное, не могу требовать...

– Ну почему же?
– он неторопливо раздавил в пепельнице окурок.
– Я расскажу тебе все, что хочешь.

– И о том, как ты стал вампиром?

– Да.

Было видно, что ему и это неприятно, но я не собиралась обращать на это особого внимания сейчас.

– Итак, как ты стал вампиром, Мана Депрерадович?

Он наполнил мой бокал с поистине философской вдумчивостью. Закурил еще одну сигарету. И начал.

Манойло Депрерадович родился в 1673 году в небольшой деревне на севере Сербии. Север принадлежал Австро-Венгерской Империи, остальная часть страны - Оттоманской. Родители Маны, Невена и Олеко, были крестьянами, бежавшими от притеснения турок под власть австрияков. У них были еще два сына, которые погибли в военных стычках двух империй, и какие-то дети, которых Господь прибрал к себе малышами.

– Я жил с родителями лет до 10-ти, потом какой-то состоятельный австриец - не помню его имени, собрал в нашей деревне с десяток таких же мальчишек, как и я, и отправил в военную школу недалеко от Вены. Мол, сербы должны служить своим хозяевам. За годы моей учебы я лишь дважды видел родителей.

Когда Мане стукнуло 18 лет, его взял на службу австрийский князь Данкмар Эрнст де Коллоредо Франц фон Вальдштейн.

– Он давно ко мне приглядывался. Не могу сказать, что я блистал среди других, но выделялся все же. Граф пару раз беседовал со мной, хвалил за усердие и набожность...

При этих словах я подавилась.

– А что странного?
– Мана улыбнулся невесело.
– Я истово верил. А незадолго до смерти даже дал обеты воздержания, нестяжания... и так далее, - Мана вздохнул, взъерошил волосы руками. Я видела, что ему нелегко вспоминать об этом.
– Надо же, прошло столько лет, а у меня все еще что-то... Ладно.

Князь сделал юного воина своим телохранителем, по крайней мере, он всюду таскал с собой смазливого парня с глазами тигра, как он изволил выражаться. На первую свою войну Мана попал в том же 18-летнем возрасте.

– Я улетал просто, улетал на поле боя. Я никогда не получал такого кайфа от жизни. Теперь я понимаю, что у меня какое-то отклонение серьезное, а тогда считал, что строю себе лестницу в небо, разваливая саблей до пояса врагов Империи.

Тогда же он получил первое ранение.

– Вот, - Мана расстегнул две последние пуговицы на рубашке и приблизился, и я увидела белый шрам на ребрах слева. Я потрогала его пальчиком, попутно окинув взглядом его крепкую фигуру с хорошо развитыми косыми и грудными мышцами.
– Он у меня один, к сожалению, остальные ранения были пустяковыми, и больше ничего не осталось на память.

Я притворно горячо закивала головой, стараясь скрыть смущение от вида его тела. Мана сел на свое место.

– Франц тогда воевал под началом принца Евгения Савойского, - спокойно повел он дальше свой рассказ.
– И вместе с ним мы прошли долгий путь. Для меня принц Ойген до сих пор остается человеком номер один, он тот, на кого стоит равняться. Мы не общались, естественно, я только пялился на него с благоговением...

– Трудно представить Ману Депрерадовича, пялящегося на кого-то с благоговением.