– Могу ли я задать тебе вопрос, - осторожно начала я, - который может показаться тебе бестактным или причинит боль?

Брови куратора прыгнули аж до линии волос.

– Боль? Гайя, за две с лишком тысячи лет такие вещи как боль... становятся непозволительной роскошью. Скажем так.

– То есть?..

– То есть тебе приходится столько всякого дерьма хранить в себе, а если еще и испытывать боль по этому поводу...
– он не закончил, хохотнул и предложил мне:

– Смелей, спрашивай.

– Ну... Сегодня Траян назвал тебя Паррицидой... эммм... Я просто хотела спросить, почему ты носишь такое прозвище?

– Какое-то же надо носить?
– усмехнулся Гай, вставая. Он приблизился к моему бару, долил себе еще вина.
– Кунктатор, Салинатор... Сцевола. Многим давали прозвища, вот и мне дали.

Я выжидающе уставилась на него. Наконец, куратор сказал:

– Ладно, кошечка. Все равно ты рано или поздно узнаешь. Лучше я сам расскажу тебе. Только ты, в свою очередь, пообещай мне одну вещь. Даже две.

– Какие же это вещи?

– Не возненавидь меня. И не начни бояться.

Я немного подумала.

– Я не стану ненавидеть или бояться, но не обещаю не осуждать.

– Пусть так.

Гай отпил вина, улыбнулся мне лучезарно.

– Просто, видишь ли, кошечка, у тебя есть все причины ненавидеть меня.

– Дай мне хоть одну, - не нравился мне его тон.

Улыбаясь еще ярче, мой красавец-отец, этот мужчина-картинка приблизился. Ледяные глаза его тоже улыбались.

– Я дам тебе не одну, а целых шесть причин, дорогая моя.

– Гай, - я впервые назвала его по имени, очень и очень строго, - я СЕЙЧАС начну тебя бояться.

– Ладно, вот тебе шесть причин, кошечка. Я убил твоего дедушку, - Гай загнул один палец на руке, - твою бабушку, - еще один палец, - твоего дядю, твою тетю и кузена. Кроме того, я убил твою двоюродную бабушку... Впрочем, она была больна с рождения, странно, что ее не удавили в колыбели...
– Гай задумчиво сел на диван подле меня.

Ледяная волна серых глаз захлестнула меня с головой, заставив раскрыть рот и шумно вдохнуть воздух. Я не могла понять истинного смысла его слов. Убил... Всех убил... Задушить в колыбели?.. О чем он вообще?!

– Ты... т-ты... О маминой семье?!
– ужаснулась я.

– Что ты, Анина мама умерла за десяток лет до твоего рождения. Отца у нее не было, - Гай уже не улыбался.

Лицо его снова стало таким же, как в вечер суда, когда мы встретились впервые - словно у неизлечимого больного.

– Так это была твоя семья? Твои родители и...

– И брат с женой и сыном. И моя тетка по матери.

Мне стыдно признаваться, но я почувствовала некоторое облегчение. Ужасно было бы, если б он убил мамину семью, а она продолжала с ним быть. Хотя не могу сказать, что уничтожить свою семью - хоть бы и две тысячи лет назад - поступок для здравого человека.

– Но зачем? Это же была твоя семья.

Гай закусил изнутри щеку. Он словно испытывал физическую боль.

– Зачем? Я много раз задавал себе этот вопрос по прошествии десятков и сотен лет с той поры. И не находил ответа.

– Но у тебя же была хоть какая-то причина?

– Ну... деньги? Я был младшим сыном, и...
– Гай откинулся на спинку дивана и закрыл глаза рукой.
– И ценности моих сограждан для меня были пустым звуком. То есть, если многие видели цель существования именно в создании семьи, рождении детей и так далее, то я предпочитал иное.

– Что именно?

– Шлюх, выпивку, наркотики, азартные игры...

Я едва сдержалась от неуместного возгласа в духе: "А что, тогда все это уже было?!" Конечно, было. И будет всегда, во все времена. И молодые люди, которые избирают этот гибельный путь, тоже никогда не переведутся. Только вот не всем им выпадет такая мука - карать себя за это веками.

– Гай, - позвала я.

Он скосил на меня настороженный взгляд.

– Я осуждаю тебя, это так. Но не боюсь, не ненавижу. Я так понимаю, - я позволила себе улыбку и опасную шутку, - от патрицида к инфантициду ты переходить не собираешься?

Его реакция меня огорчила: он просто закрыл глаза, все так же полулежа. Я придвинулась поближе, положила ладонь ему на руку. Он открыл глаза. Судя по всему, ко всем его гастритам, простатитам и мигреням добавилась жесточайшая депрессия.