— Да, кроме того, что ваша нога изуродована.

Бартоломью отвернулся и посмотрел в окно.

Взору Терезы предстал его профиль.

— Вы уже рассказывали мне, что вас бросили в яму.

— По-моему, этого достаточно.

— Я тоже должна поведать вам кое-что. И мой рассказ вас вряд ли обрадует. — Тереза на минуту замолчала. Она изо всех сил старалась не досадовать на то, что Толли не захотел с ней откровенничать. — В городе поползли слухи о том, что вы якобы пытались свести счеты с жизнью. Думаю, это из-за визитов доктора Прентисса.

— Это потому, что люди не хотят моего присутствия здесь, — ответил Бартоломью, и его губы сжались в узкую полоску.

— Слишком категоричное заявление.

— Влезьте в мою шкуру, и я тогда посмотрю, что вы скажете.

Тереза прищурилась. Толли не только не хотел рассказать ей о себе, но и не принял во внимание ее мнение. Неужели он не понимает, что она рискует собственной репутацией, даже чисто «по-дружески» общаясь с ним?

— Очевидно, у нас с вами разный жизненный опыт. Я могла бы высказать собственное предположение о том, что вас тревожит, но не стану, потому что вы снова будете мрачнее тучи. В любом случае я не смогу до конца понять, что это такое — нести ответственность за других людей.

Бартоломью взглянул на нее.

— Я не ищу у вас утешения, Тереза. Но я также не желаю выслушивать оскорбления. От вас в том числе. — Бартоломью вновь уставился на окно. — Ступайте прочь и развлекайтесь со своими ухажерами.

— Толли, вы не правы.

Бартоломью сделал вид, что не слышит.

Тереза резко поднялась с кресла, вышла из комнаты и попросила подать экипаж.

Очевидно, она действовала слишком напористо. Толли Джеймс вовсе не собирался изливать перед ней душу, а она не так уж увлечена им, как могла себе вообразить. Эта их последняя беседа оказалась совсем не веселой. Шумно выдохнув, Тереза опустилась на мягкое сиденье экипажа. Возможно, в этом все дело. На протяжении многих лет она старалась всегда быть жизнерадостной, очаровательной и благопристойной. И теперь слишком устала от этого.

Лакаби оглядел опустевшую спальню.

— Полагаю, вы не захотите, чтобы я помог вам доесть этот аппетитный завтрак, полковник?

— Я сам справлюсь. — Бартоломью продолжал беззвучно ругаться. Пусть Тесс осуждает его за сквернословие, но ей не приходилось оказываться среди солдат во время сражения.

— Не будете больше?

Одарив камердинера еще одним гневным взглядом, Бартоломью отрицательно покачал головой. Их с Терезой беседа протекала вполне мирно. Он даже заставил ее смеяться. Но потом она… а собственно говоря, что такого она сделала? Сказала — не важно, в шутку или всерьез, — что понимает, через что ему пришлось пройти. Словно богатая девушка знатного происхождения, осаждаемая толпами поклонников, может знать что-либо о боли, страхе и смерти.

Камердинер забрал с постели поднос.

— Вам принести книгу или что-то другое? — поинтересовался он, не обращая никакого внимания на непрекращающуюся брань, изрыгаемую полковником.

— Подайте мою трость, да поживее. Лакаби втянул носом воздух.

— Я, конечно, могу пренебречь кое-какими указаниями доктора, полковник, но меня непременно уволят, если я вас послушаюсь.

— Я уволю вас быстрее, если не выполните мой приказ.

— Не вы платите мне жалованье.

Бартоломью хищно прищурился:

— Тогда позовите моего брата.

— Он уехал на прогулку, сэр.

Бартоломью начало казаться, что все сговорились нарочно помучить его.

— А где Вайолет?

— Гуляет.

Бартоломью шумно выдохнул.

— Тогда позовите мою невестку.

— Хорошо, полковник.

Беззвучно развернувшись, камердинер вышел из спальни, с огромным аппетитом на ходу доедая остатки завтрака своего хозяина.

Как только Лакаби скрылся за дверью, Джеймс подполз к краю кровати. Трость стояла теперь очень далеко — примерно в десяти футах от кровати. Но, памятуя о том, как сильно ему хотелось вырваться из дома или по крайней мере прогуляться по саду, усилия того стоили.

Он свесил здоровую ногу с кровати и поставил на пол. Бартоломью на мгновение прикрыл глаза. Ему сейчас будет очень больно. Впрочем, он к этому привык. Но до сих пор это его не останавливало.

— Не смейте!

Резкий окрик заставил Бартоломью на секунду застыть, и только потом он поднял глаза, точно мальчишка, без позволения запустивший руку в вазочку с печеньем.

В комнату вошла очаровательная белокурая жена Стивена.

— Немедленно вернитесь в постель!

Бартоломью мог, конечно, проигнорировать ее приказ. Но поскольку он был уверен, что в итоге свалится на пол и поползет к заветной трости, выглядеть он будет скорее жалким калекой, чем непокорным бунтарем. Прищурившись для пущего эффекта, Бартоломью закинул здоровую ногу на кровать.

— Благодарю вас. — Расправив плечи, виконтесса двинулась вперед уже более спокойно. — Итак, что я могу для вас сделать?

— Ничего, — проворчал Толли. — Примите мои извинения, и приятного вам дня.

— Понятно, — Виконтесса окинула взглядом спальню и остановилась на книге, оставленной Терезой на прикроватном столике. — Может быть, я присяду и почитаю вам немного? Я люблю бормотать себе под нос, хотя это считается ужасно дурной привычкой. А здесь я могу сделать вид, что читаю для вас, и никто меня не осудит.