— О чем ты говоришь, брат? — нахмурившись, глянул на него Алиор. — Хочешь, чтобы я решил правильно? И раз я не могу выбрать самого себя, то назвать кого-то другого? — он чувствовал себя так, как стрела, которая долгое время лежала на тетиве, а затем ее, наконец, отпустили. Она взвилась в небеса, уже не в силах остановиться, вернуться. В его душе все трепетало, противясь такому положению вещей, ненавидя собеседника за то, что он завел этот разговор: — И кого же, брат?

— Не кричи, перебудишь всех! — попытался осадить его царевич, но никакие слова не остановят стрелы.

— Кого? — Аль, все-таки, перешел на шепот, но этот шепот кричал.

Тот тяжело поднялся, взяв брата за рукав, потянул за собой, к выходу из пещеры.

— Нет! — упирался юноша. — Они вправе знать!

— Зачем? Чтобы мучиться страхами и сомнениями? Или даже пойти на самопожертвование? А если горные духи не примут их выбор?

— Но…

— Ты должен понять, брат. Это — бремя предводителя, царя — посылать других на смерть. Хотя, возможно, он бы предпочел пойти сам, — ему все-таки удалось заставить брата выйти из пещеры. Остановившись в шаге от входа, Аль-си вновь повернулся к собеседнику. Но сказать ничего не успел, когда Аль опередил его:

— А ты кого выбрал? Ты ведь уже выбрал, верно?

— Какая разница? Я ничего не решаю.

— Но тебе хотелось бы.

— Нет.

— Не верю!

— Что ж. Может, ты когда-нибудь поймешь меня. Хотя, мне бы очень не хотелось, чтобы все так сложилось.

— Думаешь, из меня не получится царь?

— Не думаю, что тебе это нужно.

— А вот это уже мне решать!

— Не злись, — качнул головой царевич. Его голос звучал ровно, без тени неудовольствия, усмешки или чего-то еще — бесцветный и холодный, словно неживой. И это раздражало Аля больше всех его усмешек, ужимок и приказов.

— А не знаю, кто это будет, — сердито процедил он сквозь стиснутые зубы, — но точно знаю, кто — нет. Лот. Хотя ты и хочешь, чтобы горные духи забрали именно его!

— Ты же предпочел бы, чтобы это был я? — произнес он ровным спокойным голосом, каким обычно интересуются: "Какие планы на завтра?"

И, все же, эта безмятежность удивляла его лишь несколько мгновений, а затем на смену ему пришел страх, когда, внутренне содрогнувшись, юноша подумал — ему показалось, что Аль-си прочитал его мысли, причем те из них, которых он сам стыдился.

— А что? — между тем как ни в чем не бывало продолжал Аль-си. — Я все равно болен и неизвестно, осилю ли этот путь.

— Брат…

— Только не говорил, что для тебя наше родство — не пустой звук. Вернее — скорее уж наоборот — ты тяготишься им. Почему? Думаешь, что в своем стремлении к власти я поспешу переступить через тебя? Да, так мне было бы спокойнее. Но это не значит, что я выбрал бы именно этот путь.

Ал-ми молчал, внимательно, во все глаза глядя на собеседника, понимая, что никогда прежде по-настоящему не знал его.

Но от понимания этого не становилось легче, скорее наоборот. Ненависть и любовь ясны. Но как быть, когда чувства перетекают из одного в другой как сок из стоявших один в другом кубков, стоит только наклонить его до краев?

Во всяком случае, решил юноша, брат был откровенен с ним, а, следовательно, заслуживал ответной откровенности. Во всяком случае — в той мере, в какой Аль, скрытный от природы и, к тому же, не раз ученый жизнью, был на способен.

— Это не можешь быть ты, — пристально глядя на царевича, твердо произнес он, — потому что ты нужен, чтобы продолжать путь.

— Все нужны, — качнул головой Аль-си, не удовлетворенный полученным объяснением и вообще ничуть не успокоенный словами брата.

А тот почему-то ни с того, ни с сего вспыхнул, гневно бросив ему в лицо:

— За исключением Лота, да?

— Твои слова, — отвечая на его выпад со спокойствием, достойным наследника Основателя, начал тот, — лишь подтверждают, что ты думал так же, как и я. Но ты считаешь его своим другом, а друзей не посылают на смерть.

— Никого не посылают, — Аль сник. Это было поразительно. Его настроение менялось так быстро, что он сам не поспевал за своими чувствами, уже не зная, смеяться ему или плакать.

— Это трудно только в первый раз, — прошептал царевич, а затем поднял голову, устремив взгляд в черные, бескрайние просторы небес, полные россыпи звезд. — Но в первый раз… Хочется, чтобы его не было. Словно раз и навсегда теряешь непорочность — не тела, а души.

— Зачем ты все это мне говоришь? Доказываешь, что мне никогда не стать правителем, потому что правитель должен быть таким, а я… Но ведь я и не собираюсь! — Аль говорил совершенно искренне, однако, видно, было в нем нечто такое, что не позволяло собеседнику поверить в то, что это — правда.