Том 1. Громокипящий кубок
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

1912 авг. Эстляндия

Иеве, деревня Тойла

Вне

Ивану Лукашу

Под гульливые взвизги салазок Сядем, детка моя, на скамью. Олазурь незабудками глазок Обнищавшую душу мою! Пусть я жизненным опытом старше, — Научи меня жить, научи! — Под шаблонно-красивые марши, Под печально смешные лучи. Заглушите мой вопль, кирасиры! Я — в сумбуре расплывшихся зорь… Восприятия хмуры и сиры… Олазорь же меня, олазорь! Я доверьем твоим не играю. Мой порок, дорогая, глубок. Голубок, я тебе доверяю, Научи меня жить, голубок! Не смотрите на нас, конькобежцы: Нашу скорбь вы сочтете за шарж, Веселитесь, друг друга потешьте Под лубочно-раскрашенный марш. Нам за вашей веселостью шалой Не угнаться с протезным бичом… Мы с печалью, как мир, обветшалой, Крепко дружим, но вы-то при чем? Мы для вас — посторонние люди, И у нас с вами общее — рознь: Мы в мелодиях смутных прелюдий, Ваши песни — запетая кознь. Мы — вне вас, мы одни, мы устали… Что вам надо у нашей скамьи? Так скользите же мимо на стали, Стальносердные братья мои!..

Замужница

Е.Я.

Исстражденный, хочу одевить, Замужница, твои черты: Не виденная мною девять Осенних лет, ты — снова ты! Смеющаяся в отстраданьи, Утихшая — … июнь в саду… — Растративши дары и дани, Пристулила в седьмом ряду. Я солнечник и лью с эстрады На публику лучи поэз. Ты, слушая, безгрезно рада (Будь проклята приставка «без»!) Но может быть, мое явленье, Не нужное тебе совсем, Отторгнуло тебя от лени, Пьянительней моих поэм? Напомнило, что блеклых девять Осенних лет твои черты Суровеют, что их одевить В отчаяньи не можешь ты…

1912. Ночь под Рождество

Портниха

Ты приходишь утомленная, невеселая, угаслая, И сидишь в изнеможении, без желаний и без слов… Развернешь газету — хмуришься, от себя ее отбрасывая; Тут уже не до политики! тут уже не до балов! Светлый день ты проработала над капотом мессалиновым (Вот ирония! — для женщины из разряда «мессалин»!). Ах, не раз усмешка едкая по губам твоим малиновым Пробегала при заказчице, идеал которой — «блин»… В мастерской — от вздорных девочек — шум такой же, как на митинге, Голова болит и кружится от болтливых мастериц… Не мечтать тебе, голубушка, о валькириях, о викинге: Наработаешься за день-то, к вечеру — не до цариц!

1912

Будь спокойна

Будь спокойна, моя деликатная, Робко любящая и любимая: Ты ведь осень моя ароматная, Нежно-грустная, необходимая… Лишь в тебе нахожу исцеление Для души моей обезвопросенной И весною своею осеннею Приникаю к твоей вешней осени…

1912. Июль. День Игоря.

Ст. Елизаветино, село Дылицы

Моя улыбка

Моя улыбка слезы любит, Тогда лишь искренна она, Тогда лишь взор она голубит — И в душу просится до дна. Моей улыбке смех обиден, Она печалью хороша. И если луч ее не виден, Во мне обижена душа.

Мыза Ивановка

Звезды

Бессонной ночью с шампанским чаши Мы поднимали и пели тосты За жизни счастье, за счастье наше. Сияли звезды. Вино шипело, вино играло. Пылали взоры и были жарки. — Идеи наши, — ты вдруг сказала, — Как звезды — ярки! Полились слезы, восторга слезы… Минуты счастья! я вижу вас ли? Запело утро. Сверкнули грезы. А звезды… гасли.

1907

Простить? Никогда!

Какой изнурительный сон!.. Я шел и твой дом повстречал Была на крыльце ты. Начал Былого конца лилея звон. Любовь во мне снова зажглась И сердце грозила снести. — Прости! — застонал я, — прости! — И брызнули слезы из глаз. Смотрю я: ты вздрогнула вся, Ты вся изменилась в лице… Я бился в мечте на крыльце, Тебя о прощеньи прося. И ты, засверкав, хохоча, Любя, как давно, как всегда, Сказала: «Простить? Никогда!» — Где в храме потухла свеча?… —

Год миновал

Я с рукава срываю креп: Год миновал. Мой взор окреп. Окреп от слез. Так крепнет травка от дождя. Так крепнет рать в крови вождя. И ум — от грез.

Горелово

Орешек счастия

В цветах стыдливости, в мечтах веселья, В душистой полыме своей весны, Она пришла ко мне, — и без похмелья Пьянили девственно поэта сны. А сколько радости! А сколько счастья! Ночей жасминовых!.. фиалок нег!.. О, эта девочка — вся гимн участья, Вся — ласка матери, вся — человек! Орешек счастия сберечь в скорлупке Я не сумел тогда… Молчи, постой! — Ведь нет… ведь нет ее, моей голубки, Моей любовницы… моей святой!

Снег яблонь

Снег яблонь — точно мотыльки, А мотыльки — как яблонь снег. Еще далеко васильки, Еще далеко ночи нег. И все — в огне, и все — в цвету, Благоухает каждый вздох!.. Зову и жажду — жажду ту, От чьих слезинок дымен мох!..

Мыза Ивановка

Рондо («Бери меня, — сказала, побледнев…»)

— Бери меня, — сказала, побледнев И отвечая страстно на лобзанье. Ее слова — грядущих зол посев — Ужальте мне мое воспоминанье! Я обхватил трепещущую грудь, Как срезанный цветок, ее головка Склоняется в истоме… «Смелой будь», — Хотел сказать, но было так неловко… «Возьми меня», — шепнула, побледнев, Страдальчески глаза мои проверив, Но дальше — ни мазков, ни нот, ни перьев!.. То вся — любовь, то вся — кипучий гнев, — Бери меня! — стонала, побледнев.