Том 1. Громокипящий кубок
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

Весна

Вечер спал, а Ночь на сене Уж расчесывала кудри. Одуванчики, все в пудре, Помышляли об измене. Шел я к Ночи, — Ночь навстречу. Повстречалися без речи. — Поцелуй… — Я не перечу… И — опять до новой встречи. Шел я дальше. Незнакомка Улыбнулася с поляны, Руки гнулись, как лианы, И она смеялась громко. Вместо глаз синели воды Обольстительного юга, Голос страстный пел, как вьюга, А вкруг шеи хороводы. Заводили гиацинты С незабудками с канавок… Я имел к миражам навык, Знал мечтаний лабиринты. — И пускай, кто хочет, трусит, Но не мне такая доля. И сказал я: «Дева с поля, Кто же имя девы вкусит?» Уже, уже нить лесная, Комаров порхают флоты… Тут ее спросил я: «Кто ты?» И прозвякала: Весна — я!

Под настроеньем чайной розы

1. Октава
От вздохов папирос вся комната вуалевая… Свой абрис набросал на книге абажур. В вазетке на столе тоскует роза палевая, И ветерок ее колышет весь ажур. Пугает холодок, а вдохновенье, скаливая, Зовет меня в леса из копоти конур. Я плащ беру и верный хлыст, И чайной розы сонный лист.
2. Газелла
И все мне доносится чайная роза Зачем тосковала так чайная роза? Ей в грезах мерещились сестры пунцовые… Она сожалела их, чайная роза. Ее обнадежили тучи свинцовые… О! влага живительна, чайная роза… Дыханьем поила закаты лиловые И лепеты сумерек чайная роза… В груди ее таяли чаянья новые Их пела случайная чайная роза.

Мыза Ивановка

Поэза о незабудках

Поет Июнь, и песни этой зной Палит мне грудь, и грезы, и рассудок. Я изнемог и жажду незабудок, Детей канав, что грезят под луной Иным цветком, иною стороной. Я их хочу: сирени запах жуток. Он грудь пьянит несбыточной весной; Я их хочу: их взор лазурный чуток, И аромат целебен, как простор. Как я люблю участливый их взор! Стыдливые, как томны ваши чары… Нарвите мне смеющийся букет, В нем будет то, чего в сирени нет, А ты, сирень, увянь в тоске нектара.

Мыза Ивановка

Мой сад

П.М. Кокорину

Войди в мой сад… Давно одебрен Его когда-то пышный вид. Днем — золочен, в луне — серебрян, Он весь преданьями овит. Он постарел, он к славе алчен, И, может быть, расскажет он, Как потерял в нем генерал чин, Садясь в опальный фаэтон. И, может быть, расскажет старец, Как много лет тому назад Графиня ехала в Биарриц И продала поспешно сад; Как он достался генеральше, Как было это тяжело, И, может быть, расскажет дальше, Что вслед за тем произошло. А если он и не расскажет (Не всех доверьем он дарит…) Каких чудес тебе покажет, Какие дива озарит! И будешь ты, когда в росе — лень, А в сердце — нега, созерцать Периодическую зелень И взором ласкою мерцать. Переживать мечтой столетья, О них беззвучно рассуждать, Ждать девушек в кабриолете И, не дождавшись их, страдать… Мой тихий сад в луне серебрян, А в солнце ярко золочен. Войди в него, душой одебрен, И сердцем светел и смягчен.

Ты не шла…

Карменсите

Целый день хохотала сирень Фиолетово-розовым хохотом. Солнце жалило высохший день. Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?) Ты не шла. Хохотала сирень, Удушая пылающим хохотом… Вдалеке у слепых деревень Пробежал паровоз тяжким грохотом. Зло-презло хохотала сирень, Убивая мечты острым хохотом. Да. А ты все не шла — целый день. А я ждал (Может быть, этот вздох о том?…) До луны хохотала сирень Беспощадно осмысленным хохотом… Ты не шла. В парке влажная тень. Сердце ждет. Сердце бесится грохотом. — Отхохочет ли эта сирень? Иль увянет, сожженная хохотом?!

Павловск

На строчку больше, чем сонет

К ее лицу шел черный туалет… Из палевых тончайшей вязи кружев На скатах плеч — подобье эполет… Ее глаза, весь мир обезоружив, Влекли к себе. Садясь в кабриолет По вечерам, напоенным росою, Она кивала мужу головой И жаждала души своей живой Упиться нив вечернею красою. И вздрагивала лошадь, под хлыстом, В сиреневой муаровой попоне… И клен кивал израненным листом. Шуршала мгла… Придерживая пони, Она брала перо, фантазий страж, Бессмертя мглы дурманящий мираж…

Мыза Ивановка

1909

Град

Дарю Дорину-Николаеву

Качнуло небо гневом грома, Метнулась молния — и град В воде запрыгал у парома, Как серебристый виноград. Вспорхнула искорка мгновенья, Когда июль дохнул зимой — Для новых дум, для вдохновенья, Для невозможности самой… И поднял я бокал высоко, — Блеснули мысли для наград… Я пил вино, и в грезах сока В моем бокале таял град

Мыза Ивановка

Сон мстительный

Вошла в мой сон: немного пополнев, Все так же легкомысленна и лжива; Все те ж духи и тот же все напев, — И вот опять все прожитое живо. Легко узнать в чертах, всегда твоих, Чрез много лет, оскорбленных громоздко, Тех лет черты, когда звенел мой стих, А ты была в периоде подростка. Легко узнать в улыбке Valerie, В изысках надушенного шиньона, Дикарку в бликах розовой зари, Которую я называл: Миньона. Но отчего же тот же жгучий хлыст В твоей руке, в перчатке — элегантной, А мальчик с дохом, превращенным в свист, Овалголовый, чахлый, крупногландый? Я сновиденьем сладко угнетен, Не превозмочь растерянной улыбки: Весна моя, пришедшая в мой сон, Мне отомстит за вешние ошибки…