Шрифт:
И Сингх ушел. Я чувствовал себя в чем-то виноватым перед ним.
Спустя несколько дней на уроке физкультуры в гимназии ко мне подбежал Лалус Чаухан, повзрослевший, красивый, ловкий парень. Я гордился, что он мой воспитанник. Все объявления, плакаты в гимназии были сделаны им. Он радовался, что вскоре поедет в Турин продолжать учиться рисованию. Лалус, опустившись на одно колено, попросил меня:
— Падресито, отпустите меня посмотреть на демонстрацию хариджан.
— Куда? Когда?
– Я был удивлен и одновременно заинтригован.
— Сейчас! На площади!.. Они будут проходить мимо миссии.
— Нет, нельзя. Можешь смотреть в окно.
Ребята пооткрывали окна, стали размахивать руками, кричать, приветствуя демонстрантов. Я тоже подошел к окну. Толпы людей шли по улице. Демонстранты несли высоко поднятые лозунги: «Да здравствует Индия!», «Долой касты!», «Да здравствует демократия!» Лица демонстрантов были серьезны.
Лалус не мог устоять на месте. Казалось, что он сейчас выпрыгнет в окно и присоединится к толпе.
Если хариджане добиваются лучшей жизни, требуют уважения к себе, думал я, надо помочь им подняться. Ведь они такие же люди, как и все. Глядя на демонстрацию, я вдруг подумал, что хариджане в конце концов восстанут против этой несправедливости, но сам испугался своих мыслей.
После полудня на улицах было спокойно, но никто не знал, чем закончилась демонстрация неприкасаемых. И когда из города вернулся профессор Густас, все обступили его.
— Что слышно в городе? — спросил ректор.
— Демонстрацию хариджан разогнала полиция. Есть арестованные и раненые.
— Слава богу, что никто из нас в ней не участвовал, — вздохнул с облегчением ректор.
— Да, но нас тем не менее обвиняют в том, что мы не только участвовали в демонстрации, но и организовали ее.
— Как так? Кто обвиняет?
— Брахманы!
— Не может быть! — не поверил ректор.
— В городском муниципалитете я встретил служащих-англичан. Они говорили, что на площади выступал какой-то индус, монах-салезианец. Хотя в демонстрации участвовали и буддийские бонзы, и мусульманские муллы с дервишами, но брахманы обвинили в ее организации нас.
Все молчали. Я подумал, что на площади скорее всего выступал Сингх.
— Необходимо выяснить, кто выдавал себя за монаха-салезианца, — решил ректор.
Наступил день моего посвящения в сан священника. Я понимал, что духовный сан, собственно говоря, ничего не изменит в моей жизни, разве что даст больше привилегий, прибавит самостоятельности, но в то же время принесет с собою новые заботы и наложит большую ответственность. Впрочем, если я буду хорошо работать, меня могут послать в Рим для продолжения образования. Там я получу ученую степень, а может быть, даже звание профессора. Достичь все это в моих силах — у меня были способности и доброе имя. Вот так я размышлял о своей карьере за несколько часов до посвящения.
Я сидел в глубокой задумчивости и не сразу почувствовал, что чья-то рука коснулась моего плеча. Рядом со мной стоял профессор Густас. Он сам выбрил мне на макушке головы тонзуру, он же исповедовал меня, после чего я был чист как ангел.
— Тебя вызывает ректор. Не мешкай. Я послушно встал и последовал за ним.
В кабинете ректора стояли несколько преподавателей, сам ректор и прибывший из Бомбея архиепископ Матхи. Лица присутствующих были озабочены. Я встревожился. Опустившись на колено перед архиепископом, я поцеловал его руку. Затем встал и смиренно ждал, что будет дальше.
— Не твой ли воспитанник Лалус Чаухан? — нервно потирая ладони, спросил архиепископ и испытующе посмотрел на меня.
— Да. Он сирота. Послушный, способный мальчик.
— Чем он еще интересовался кроме учебы? — продолжал расспрашивать Матхи.
— У него художественные наклонности. Он обучался рисованию у маханта.
— Вот где ошибка!
Я немного смутился, но тут же, словно оправдываясь, сказал:
— Когда я узнал, что махант учит его не только рисованию, но и индуизму, я немедленно забрал его и привез сюда, в Шиллонг. Не думаю, чтобы махант успел сильно, повлиять на мальчика.
Архиепископ улыбнулся. Ободренный, я спросил:
— Что-нибудь случилось с Лалусом?
— Он бежал сегодня ночью из миссии, — сказал ректор.
— Бежал?! — поразился я.
— Может быть, ты догадываешься куда? Мы могли бы его вернуть.
Я пожал плечами, а сам подумал: «Скорее всего здесь не обошлось без Сильвио».
— Потеряли одного — потеряли много, — произнес архиепископ и отвернулся к окну, словно не желая никого видеть.
Я поклонился и вышел из ректората. Следом за мной вышел и мой духовник Джовани де Бартолини. Он подошел ко мне, взял легонько за руку и вкрадчиво спросил: