Я терзался, пытаясь побороть самого себя, вновь прини­мался за учебу, почти ни с кем не общался. Это было страшно мучительно.

Однажды, вернувшись из читальни, я застал в келье Разию. Она стояла с потерянным видом, а когда я к ней при­близился, упала на колени и заплакала:

— Я утоплюсь...

— Что случилось? Почему? — стал расспрашивать я. — Тебя кто-нибудь обидел?

— Я молилась Христу, молилась Шиве, а тебя я так редко вижу.

Ее слова поразили меня.

— Чего ты хочешь? — спросил я. — Ведь я миссионер.

— Я не хочу жить здесь, — не сдерживая слез, причитала Разия. — Поедем обратно в Гиманджунгу!

— Можешь возвращаться, никто тебя здесь не удержива­ет. Можешь носить красное сари, остричь волосы, сбрить брови и... вдовствовать, — отвечал я ей. — А я должен при­нять посвящение и получить диплом. Вот тогда меня, мо­жет, и направят в миссию. Ничем больше я тебе помочь не могу.

Разия вышла из кельи, опустив голову. Мне стало жаль ее. И вспомнилась индийская поговорка: «Не бей женщину даже цветком». А как я вел себя?..

Стремясь преодолеть свои сомнения, я зачастил в церковь. Я заставлял себя от всего отключиться и ни о чем не размышлять. Экзамены я сдавал отлично. Преподаватели были ко мне снисходи­тельны. Размышляя о смысле жизни, я не раз со­глашался с индийскими философами, которые говорили, что жизнь - это иллюзия, сон, ее вообще не существует, она плод нашего воображения.

Однажды в дверь моей кельи громко постучали. Кто бы это мог быть? Меня давно никто не навещает, даже профес­сор Густас стал редким гостем. Может быть, это Фасати? Он обещал не забывать меня.

Я торопливо открыл дверь. Нет, не Фасати. Какой-то индус. И вроде бы знакомый. Черные блестящие волосы, вы­разительное лицо. Одет в темный европейский костюм.

— Сильвио?! — Я протянул к нему руки и замер.

— Да, Сильвио Сингх, спокойно ответил он и сдержанно улыбнулся. — Я теперь джи [40] Сингх!

— Откуда ты прибыл, джи? — спросил я с удивлением. — Из Италии? Как ты очутился в Индии?

— Пути господни неисповедимы... Я выяснил свое проис­хождение. Я индус! И никуда из Индии не уеду. Здесь моя родина!

— Может быть, ты родом из Шиллонга? Здесь живут твои родители?

— Нет, я родом из других мест. Когда англичане рас­стреляли моих родителей, иезуиты купили меня у моих родных. Потом передали салезианцам, которые и увезли меня в Турин.

— А как ты узнал, что я в Шиллонге? — спросил я с инте­ресом. — Прошло столько времени...

— Мне сообщил об этом Лалус Чаухан.

— Лалус? Ты его знаешь?

— Индус индуса всегда отыщет, — загадочно ответил он. Я больше не стал вникать в его дела.

Вынув из чемодана мясные консервы, полученные из фонда помощи миссиям, я достал лепешку и пучок листьев бетеля, принесенные из трапезной, а Сильвио вытащил из портфеля бутылку сомы. Мы выпили по случаю встречи.

Сильвио рассказал о том, как в Турине он с помощью мэра бежал из монастыря и устроился на работу в таверне. Он много читал, учился и пришел к выводу, что религия че­ловеческих проблем не решает, лишь постоянно говорит о них. Религия, по его мнению, лишь способствует человече­ским заблуждениям.

— Не гневи бога, джи, — возмутился я.

— Не могу я его гневить, если я в него не верю, — отве­чал он.

— Где ты сейчас работаешь, джи?

— В Индийском национальном конгрессе [41] . Работаю без­возмездно.

— Не тяжело?

— Для родины сил не жалко, можно и жизнью пожертво­вать! — воскликнул Сингх.
– Но я пришел к тебе с предложением, — продолжал он. — Вступи в наше общество ха­риджан.

— Зачем? — не понял я.

— Мы хотим прекратить унижения, которым подверга­ются хариджане. К этому стремится Ганди. Надеюсь, и тебе не чужда идея уравнения каст?

— Возьмите меня руководителем спортивного сектора. За­ниматься спортом могут все, без различия каст. А что касает­ся вступления в общество... Ты ведь знаешь, я пленник миссии.

— Что ж, и это неплохо, - согласился Сингх.
– Кроме то­го, мы намерены организовать демонстрацию хариджан. Ва­ша миссия присоединится к такой демонстрации? Стоит мне обращаться к вашему ректору?

— Сомневаюсь. В таких случаях миссия остается в сто­роне.

— Я так и думал! — воскликнул мой гость. — Церковь не может, да и не хочет решать никаких социальных проблем. До встречи.